Жизнь и быт Армии Новороссии

Просто вышло так, что я оказался меж двух групп людей. Как-то один мой близкий товарищ за непринуждённой беседой в московском кафе бросил, что хочет с некоторыми своими компаньонами поучаствовать в помощи ополчению юго-восточной Украины. По идейным соображениям. И изъявил готовность выделить этому некоторые средства.

Я бы уже, наверное, позабыл об этом разговоре, но через неделю в поле моего общения появился другой давний приятель, поддерживающий регулярную связь с одним из раненых бойцов армии ДНР, что находился теперь в ростовском госпитале. Передо мной оказались два кусочка пазла одной картинки, которые точно подходили друг другу. Я вертел их в руках несколько дней, прикидывая и взвешивая свою возможную теперь роль. Кажется, мне представилась возможность лично коснуться этой гражданской войны, укрытой сегодня от обывателя десятком слоёв разносторонней пропаганды, и, возможно, отснять хорошие фотоматериалы.

Непослушные здравомыслию пальцы моих рук, не дожидаясь трезвого и обдуманного решения, сомкнули две детальки мозаики воедино, и пообещали открыть маленький фрагмент этой непонятной человеческой бойни, что разворачивалась на юго-востоке соседней страны вот уже несколько месяцев.

Организовав из Москвы транспортную доставку собранного нами груза, мы с приятелем сели на самолёт и вылетели в Ростов. На следующий день встретили там коробки, докупили необходимую мелочёвку в одном из местных магазинов, одели меня по форме в камуфляж, и уже в ночь вместе с встретившим нас командиром роты я выдвинулся на машине в пограничный российский Донецк, расположенный в ста семидесяти километрах от города. Мой же приятель в силу своей занятости вынужден был вернуться в столицу.

Ехали около двух с половиной часов. Дорогой много говорили об этой войне, я задавал кучу вопросов, некоторые из которых оказались для моего собеседника не слишком удобными. Тем не менее, получил такой поток новой, неведомой мне доселе информации, что к моменту нашего приезда в Донецк окончательно потерялся в своих представлениях о происходящем. Кажется, в общении с этим человеком я должен был продвинуться в понимании анатомии украинской гражданской войны хотя бы на одну-две ступени вперёд, но если это и произошло, то лишь в ключе известного афоризма Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю, но теперь я знаю хотя бы это».

В Донецке мы приехали на одну перевалочную квартиру, где находились несколько ополченцев и беженцев из Краматорска. Хата, разумеется, страшная, ободранная, с неработающими сортиром и раковиной, газовой плиткой на кухне, и застилающими полы комнат надувными матрацами. Большинство людей останавливались здесь недолго, но часто, организовывая снабжение своей группы на юго-востоке Украины необходимой провизией, медикаментами и оперативной информацией, поступающей из России. В этой квартире можно было переждать ночь, чтобы ранним утром выдвинуться в сторону базы с бойцами, расположенную уже по другую сторону границы.

Мух в квартире было столько, что они не смогли уместиться на двух клейких лентах, и назойливо летали по всем помещениям.

Одеяла, конечно, премилые.

Среди присутствующих здесь парубков был мой тридцатилетний почти ровесник, который неделю назад прибыл с Урала, и всё это время ждал, чтобы проситься к предводителю роты в отряд воевать за автономию Донбасса. Исключительно в силу моральных своих убеждений — и в том у меня не оставалось никаких сомнений: одного открытого, отрешённого взгляда этого парня было достаточно, чтобы безоговорочно уверовать ему без всяких слов и разъяснений.

Худющий как трость, с острыми чертами слегка осунувшегося своего лица, он выглядел совсем юнцом, а с появлением командира вскочил на выправку, и, кажется, став ещё длиннее, ожидал, когда его представят. Обсудив с моим спутником текущее положение дел и насущные вопросы, ребята, наконец, спросили своего лидера за Павла. Тот выслушал их, недоверчиво оглядел с ног до головы вытянувшегося теперь, точно корабельная мачта, парнягу, и буркнул:

— Да, я его даже не знаю. Откуда он взялся хоть?
— Кэп, пацан отличный! Воевать умеет. В Чечне два года служил снайпером. Возьми его, он нормальный, ровный.
— Ладно. Подумаю.

Паша скорее переоделся из висящих на заднице неуклюжим кулем чёрных джинсов в камуфлированную форму, сменил домашние шлёпанцы на военные берцы, сел на табурет в кухне, и не вставал оттуда до самого утра, ожидая положительного в свой адрес решения. Остальные пацаны улеглись спать, а командир заночевал в своей машине на водительском сидении.

Утром следующего дня погрузились в составе четырёх человек в два легковых автомобиля, и поехали окольной дорогой в сторону Украины. Паша был с нами. На границе, о которой я мог лишь догадываться по причине отсутствия всякого ограждения и, тем более, поста, нас ждал проводник, за некоторую мзду всегда сопровождавший на этом участке нелегальную переправу бойцов ополчения, и готовый отмазать их в случае появления пограничников.

Проводник двигался на своём мопеде впереди, поднимая за собой на грунтовой дороге облако пыли.

Несколько километров спустя он оставил нас, и повернул назад: мы уже находились на территории соседней страны, и теперь могли самостоятельно ехать дальше. Парни во второй машине достали из багажника автоматы, и, уложив их каждый возле себя на сидении, продолжили движение.

— А у тебя ствол есть?— спросил я командира, сидящего рядом со мной, и наблюдавшего за ними через лобовое стекло.
Тот молча достал из барсетки, лежавшей по правую его руку, гранату, а затем сунул обратно.

Скоро прибыли на промежуточную базу, где кэп попросил меня ничего не снимать. Однако спустя минут двадцать другой командир, заправлявший отрядом, на территорию которого мы прибыли, узнав, кто я и зачем здесь, вдруг сам предложил мне:

— Миш, ты можешь пофотографировать здесь, если хочешь. Только не бери в кадр вон те объекты, чтобы не было привязки к местности. И ребят моих не снимай. По крайней мере лица нельзя.

Я поблагодарил, и, довольный, расчехлил свою камеру.

Бойцы спешно прикрыли картонками номера стоящего тут же БТР.

Машина изнутри.

Воины ополчения жили внутри в крайне аскетичных условиях, но в то же время имели в своём арсенале завидный набор оружия.

Один из парней предложил пострелять по пустым пивным банкам из бесшумного пистолета ПБ. Вышло это у меня, надо сказать, не важно: почти все выстрелы прошли мимо.

Этот же ствол в разобранном состоянии.

Потом тот же боец подарил мне бронежилет четвёртого класса защиты.

— Эй, а чего это ты мой жилет даришь? Свой дари!— шутливо возмутился другой.
— Свой мне самому нужен, а у тебя всё равно два.
— Блин, я только вчера его вычистил.

Жилет в качестве трофея я забрал потом с собой в Москву.

Все ребята были профессиональными наёмниками из России, для каждого из которых эта бойня была уже не первой. Расположенный ко мне даритель чужого жилета и вовсе насчитывал здесь пятую свою войну:

— Я воевал обе чеченские, потом в Абхазии... Ну, там это всего четыре дня длилось, но я участвовал. А ты же в Сирии был, да?
— Ну, да, в мае ездил туда снимать.
— А про славянский полк слышал там?
— Неа.
— Ну! Это же один из самых известных полков там был! Мы ж навели такую шумиху, что ты! Человек семьсот разгромили, а нас всего сорок что ли было... Да, сколько нас там было?— обратился он к другому бойцу, стоявшему рядом.
— Ну, что-то около того,— подтвердил тот, и, улыбаясь, обратился уже ко мне,— Мы ж тут почти все уже раньше где-нибудь виделись. Ты знаешь, во всех странах воюют практически одни и те же люди, столько знакомых каждый раз встречаешь!

Этому ополченцу, побывавшему уже на пяти войнах, тридцать семь лет. Не знаю, насколько верна моя информация, но каждый из этих ребят зарабатывает здесь по шестьдесят тысяч рублей в неделю.

Потом в рамках частной экскурсии меня отвезли к стоящим невдалеке разбитым в бою автомобилям Урал.

Всю технику украинской армии легко отличить по двум характерным белым полосам.

Удар гаубицы оставил после себя огромную воронку и вырванное с корнями дерево.

После того, как командиры порешали свои вопросы, мы отправились дальше уже на ту базу, где мне предстояло поселиться на несколько дней с другим отрядом.

На машины повесили украинские номера, чтобы не привлекать лишнее внимание.

Первый блокпост ополчения.

На базе нас встретили человек пятнадцать парней в возрасте от двадцати до пятидесяти лет. Каждый поочерёдно представился нам с Пашей, называя вместо имени свой позывной. Приезд кэпа всех здорово обрадовал: его ждали уже несколько дней. Сразу стали выгружать из салонов коробки с провиантом, оружием и устройствами связи.

А через полчаса командир вручил мне вдруг оружие:

— Это будет твой личный автомат, пока ты здесь. Стрелять умеешь?
— Ммм.., нет,— растерялся я,— Из СВД в тире иногда стреляю. А из Калашникова не приходилось.
— Ну, ничего, съездим на полигон с тобой. Всё просто: смотри. Сейчас автомат стоит на предохранителе. Если перевести его в среднее положение, он будет стрелять одиночными выстрелами. А в самом нижнем — очередью. Затвор оттягиваешь на себя и отпускаешь, резко бросая.
— Окей.

С этими бойцами мне предстояло провести всю следующую неделю.

Группа, с которой мне пришлось жить, насчитывала человек двадцать. В основном это были молодые ребята в возрасте 25—35 лет, большей своей частью из Краматорска. Здесь они находились относительно недавно, и устроились на базе, принадлежавшей ранее какому-то транспортному предприятию. В распоряжении бойцов находился БТР, БМД и машины Урал.

Оружия здесь было столько, сколько мне не доводилось видеть нигде ранее: от пистолетов ПМ до противотанковых управляемых ракет! Со всем этим арсеналом парни были отличны знакомы, хотя для большинства из них эта война была первой, и за спиной была лишь армейская рядовая служба. Взяться за него им пришлось лишь оттого, что, по их мнению, на родную землю пришёл враг.

Здесь, насколько мне удалось это узнать, молодые бойцы практически не получали никакой оплаты, и зачастую нуждались даже в куреве. Если верить услышанному мною (чему я всё-таки не вижу таких, уж, веских оснований, потому что всё время своего приезда ото всех ощущал заметную настороженность и закрытость), ребятам выделялось пять—восемь тысяч гривен в месяц на человека, это не больше двадцати пяти тысяч рублей по настоящему курсу.

Учитывая, что у большинства из них дома остались семьи, лишённые былого гражданского заработка глав семейств, такая поддержка представлялась вполне объективной, и никак не позволяла применить к ним определение «наёмники». За взятые по приказу объекты начисляли премию в размере десяти—пятнадцати тысяч долларов на всю группу.

Скорая, очевидно, принадлежала ранее силам украинской армии.

Условия жизни военных здесь были не слишком ужасными, но и совсем не комфортабельными: спальные места в большинстве комнат были устроены матрацами на полу, кухня оборудована раковиной со шлангом из резервуара и сливным баком под ней, двухконфорочной электроплиткой и предоставленными каким-то офисом столами, устроенными как разделочный и обеденные.

Кухня.

Её продолжение: можно сказать, обеденный зал.

Сортир располагался будкой на улице с выгребной ямой, а душ был на скорую руку сооружён из трёх дверей, сколоченных меж собою в коробку, и взгромождённой на них бочкой с водой.

В огромном ангаре стояли несколько единиц боевой техники и защитного цвета ящики, в которых было уложено разнокалиберное оружие.

Под капотом БМД.

Отдельная оружейная комната, в которую мне удалось случайно заглянуть лишь однажды, всегда запиралась на ключ, хотя стволов в остальных помещениях и без того хватало на пять таких отрядов.

В небольшой комнатушке, определённой под склад, хранились немногочисленные скромные запасы продуктов: кухня ребят не пестрила разнообразием, но и не была скудной для поддержания сил и нормального рациона питания. У входа в здание на большом плацу стояла печка-буржуйка, на которой назвавшийся поваром один из возрастных уже бойцов нередко готовил какой-нибудь незамысловатый суп или кашу огромной кастрюлей.

— У укропов отжали,— пояснил он мне, закладывая в печь несколько нарубленных поленец.

Кладовая.

Самый молодой мальчишка в отряде в первый же день моего приезда, обучая свою подружку-снайпера (что была здесь единственной девушкой) работать с автоматом Калашникова, познакомил меня с большинством имеющегося в наличии стрелкового оружия. Каждое из них он разбирал до последнего винтика и лихо собирал обратно, не забывая рассказать мне о предназначении и работе всех отдельных элементов.

Девушка сдаёт своему кавалеру экзамен по пулемёту.

Другой боец, брутальный тридцатисемилетний мужик из Краматорска, усадил меня на водительское сидение своего БТР, и научил управлять этой шестнадцатитонной махиной. Если раньше мне приходилось рулить баржей, поездом и вертолётом, то теперь в свою копилку я мог добавить настоящий бронетранспортёр.

В жизни таких машин тоже случается мойка.

Обстановка на базе была очень спокойной: по словам пацанов, в бою они не были уже месяц. Особенно горячо было в Краматорске, но в самый накал им спустили вдруг приказ о том, чтобы в кратчайшее время оставить защищаемый город.

Парням, хоть они и были круто не согласны с этим решением командования, пришлось уходить, причём в такой спешке, когда не оставалось времени даже на то, чтобы забрать со складов оружие или хотя бы уничтожить его так, чтобы оно не досталось потом армии противника.

Большинство утверждали, что в тот момент были ещё полны сил и решимости продолжать держать оборону Краматорска, но город попросту «слили», получив за то щедрые гонорары. Стрелкова здесь называли предателем, поговаривая о том, что за такие приказы он регулярно получал внушительные кейсы, полные иностранных банкнот.

Если верить тому, что говаривали здесь люди, вся эта война являла собой отличный плацдарм для зарабатывания денег:

— Ты пойми, всё здесь основано на бабках! Если бы не было этих замазанных командиров, которые сливают отряды, мы бы давно уже выиграли эту войну. Знаешь, например, сколько стоит слить отряд? Десять—пятнадцать тысяч баксов.

Просто заводят парней туда, где их уже ждут, и всё. Или, вот, мы как-то сидели в засаде на дороге, ждали БТР укропов. Вдруг по рации поступает приказ: «Через пять минут пройдёт транспортёр, его не трогать». Мы охуели: «Как не трогать?!». «Вот так,— отвечают,— Не трогать и всё. Не обсуждается». Проходит бэтэр, мы его пропускаем, потом снова по рации спрашивают: «А вы шо, не въебали его?» Мы такие в шоке отвечаем: «Вы же сами сказали не трогать». «Эх, вы, говорят, как же так — бэтэр укропский пропустили». Скажи, это нормально?! Ну, скажи, нормально?

Отдельные группы людей под флагами ополченцев разоряли города и сёла Донбасса. Мародёрство накрывало огромными волнами коммерсантов и мирных жителей: грабили дома, квартиры, автосалоны. Немалое число автомобилей были силой отобраны у дилеров, и по существующим отработанным каналам вначале регистрировались в Крыму, а затем вывозились на продажу в Россию.

— Славянск пограбили, Краматорск пограбили! Сейчас за Одессу возьмутся!— сетовал сгоряча один из командиров,— Вот, ты спрашиваешь, поддерживают ли нас мирные? Здесь очень поддерживают: сам на улицах был и видел. А в моём родном Краматорске, например, процентов восемьдесят людей ненавидят нас. И правильно, шо, их можно понять! Из-за таких вот отморозков и мразей, которые грабили всё, людей стреляли, в хаты врывались и выносили всё, шо можно!

— Так ведь там был, кажется, какой-то эпизод, когда Стрелков лично расстрелял нескольких мародёров. Разве это не остановило других?— спрашиваю я.

— Ха!— усмехается собеседник,— А ты знаешь, шо там вообще левых чуваков расстреляли? Просто нужно было кого-то расстрелять для огласки, и выбрали нескольких неугодных. А настоящих виновников никто и не видел там, они все помазаны меж собою были. Нет, мародёрство продолжалось. И вот это и обидно: все, кого ты видишь в этом отряде, не за бабки здесь воюют! Мы свою землю защищаем. Сам видишь ребят: сигареты, ходят, друг у друга стреляют. У них дети и жёны дома некормленые сидят, там сейчас ни работы, ничего нет. Им денег не платили уже чёрт знает сколько, шо их семьям делать? А в городе нас теперь представили в таком свете, якобы мы все бандиты натуральные. Хотя мы жизнями рисковали своими за этот город. А такими вот приказами, как я тебе рассказал, нас просто сливали, превращая в пушечное мясо.

Сами мы ни один салон не грабили, я тебе честно говорю! Ну, врать не буду, один только раз в автопарке силой отобрали у начальства автобус! Но нам оружие нужно было везти, а транспорта не было. Мы по-хорошему просили, объясняли. А потом автомат к башке приставили и забрали, шо было делать?!

А в деревне (название опущено — авт.) мы тогда приказ Стрелкова нарушили! Он сказал оставить её, а мы не подчинились. Если бы отдали эту деревню она ведь на трассе в Россию стояла как раз нас бы окончательно в кольцо взяли б! Нормально это?! Сколько ему заплатили за это? Мы отказались выполнять, и деревню отстояли: благодаря этому ополчение не было отрезано насовсем.

Тот же командир признался мне, что курирует действия ополчения российское ГРУ. С представителями этого управления регулярно связывается и встречается всё военное командование юго-восточной Украины, от них же получают «задания», необходимое оружие и технику, гуманитарную помощь, информацию (в том числе свежие снимки с беспилотников, бороздящих небесное пространство Донбасса) и, главное, основные потоки финансирования.

— И кто всё это оплачивает? Политики?— не надеясь услышать прямой ответ, спросил я.

— Российские олигархи,— просто и без уклона ответил командир.

Чему было верить, а в чём сомневаться или искать подвох, представить мне трудно. Парни не очень любили фотографироваться, некоторые опасливо интересовались, куда потом пойдут снимки, а один несколько раз подходил и просил не публиковать его фейс.

Позже, уже в день перед отъездом я прошёл по всем бойцам, и опросил на этот счёт отдельно каждого. Половина махнула на снимки рукой, остальные же пожелали остаться в моих публикациях неизвестными.

Пространственные, общие вопросы об этой войне ребята всегда обсуждали с охотою, но как только я пытался углубляться в конкретику, и начинал выспрашивать те или иные подробности, многие тушевались, и уклончиво уходили от ответа, либо очевидно лукавили, теряясь в собственных противоречиях и непоследовательности высказываний.

Одно я понял теперь точно: война эта очень мутная.

Койко-место мне было выделено одно из лучших. Спят здесь всегда в одежде.

На церковный яблочный спас толстый повар подозвал троих бойцов и наказал им:

— На дворе спас, а у нас даже яблок нет. Езжайте в город и привезите мне яблок: кашу приготовлю.
— У нас денег нема!— возмутились парни.
— Ничего не знаю. Или везите яблок, или оставлю без ужина.
Рядом очень удачно оказался я.
— Миха, шо, деньги-то есть у тебя?
— Есть немного.
— Поехали в город, машину надо заправить и яблок купить.
— Ммм… Ну, давайте.

Не переть же мне против повара.

Наш повар.

Найти яблоки в этом небольшом городке оказалось непросто. Большинство торговых точек на рынке были закрыты: то ли мы поздно приехали, то ли они в принципе уже давно не открываются.

Обходя пустые проходы на рынке, неожиданно встретили двух женщин, одна из которых, завидев парней в военной форме, окликнула их:

— Ребята, а вам ещё такие куртки, как на вас сейчас, нужны?
— Ну..,— поначалу растерявшись, переглянулись ополченцы,— Не откажемся…
— Идите, я вам дам. У меня две есть.

И вытащила из сумки две камуфлированных куртки.

— Вот, носите, я продать думала, но вам за так отдам,— и, немного помолчав, добавила,— Берегите нас, на вас одних только и надеемся. А то уже всего боимся здесь.

Куртки пришлись, кажется, очень кстати, бойцы поблагодарили сердобольную женщину, и отправились дальше исполнять приказ набожного повара. В какие только продуктовые магазины мы не заходили, яблок на удивление нигде не было.

Прилавки, впрочем, оказались столь бедны на товар, словно на город спустились первые постсоветские годы.

Подойдя к одной из продавщиц, поинтересовался:

— И давно у вас так?

— Так ведь это,..— удивлённо посмотрев на меня, ответила женщина,— с начала войны. Вот, если кое-что удаётся урвать на складах, сразу везём сюда. А так… нет ничего.

В одном из небольших магазинчиков, где так же не нашлось яблок, на нас обратили внимание две девицы лет тридцати, и уже на улице окликнули:

— Ребят, вам яблоки нужны, да?
— Ага!
— А вы сами откуда?

— Краматорские мы,— раскатистым басом ответил один из ополченцев.

— Ну.., вы кто сами-то?..,— продолжала настороженно спрашивать вторая,— Наши или эти… укроповские?

— Ваши, ваши. Мы к вам недавно приехали, нас отрядом командование сюда направило неделю назад. Краматорск защищали.

— А, ну, если так, пойдёмте с нами, мы вам с участка нашего яблок полный пакет насыпем,— обрадовались девчонки,— Только домой за мамой и мужем заехать надо, вы же на машине?

— Конечно, давайте, а то весь город уже облазили!

Пожилая мама при виде бойцов прослезилась, и рассыпалась в благодарностях:

— Дай вам бог здоровья, защитники вы наши! Скорее бы кончилось всё это, страшно-то как жить стало, миленькие вы мои. Небось, голодные вы совсем, давайте мы вам огурчиков ещё дадим с собой.

— Давайте,— заулыбались, переглядываясь меж собой, парни, но одна из девчонок уже спешила к нам с банкой варенья.
— Вот, вам варенья ещё! И огурцов свежих сейчас положим, подождите.

Муж поделился с парнями пачкой сигарет, и рассказал, что сам недавно подался дежурить на одном из блокпостов окраины города.

— Может, денег вам дать?— не унималась его жена,— У нас есть сейчас немного.

— Спасибо, не надо нам,— не удержался я, и стал разворачивать ребят на выход с участка,— Неудобно уже как-то, перестаньте! Вот, за яблоки спасибо, а то нас повар обратно в отряд не пустит.

Тепло попрощавшись, и дав себя обнять не перестающей плакать бабушке, бойцы повернули обратно на базу. Повар остался очень доволен, и скоро сообразил огромную кастрюлю рисовой каши с яблоками.

На другой день в отряд прямо на базу явилась женщина лет сорока пяти, и предложила любую посильную помощь:

— Может, постирать вам нужно чего? Или готовить? Я приходить готовить на вас могу, недалеко совсем здесь живу. Вы скажите. Любую помощь готова оказать... Ну, кроме денег, денег у меня нет.

— Ну, денег нам и не надо… А от помощи не откажемся,— ответил обучающий меня вождению БТР тридцатисемилетний ополченец.

Позже, когда дама покинула нашу базу, он ходил взад-вперёд по плацу, размышляя вслух:

— А ничего такая дамочка-то… Хоть и в возрасте уже, но оно даже к лучшему! И ведь сказала: любую помощь окажу, слышал?— обратился он ко мне.

— Угу,— не сдерживая улыбку, кивнул я головой бойцу.

— Она же сама сказала: любую помощь, кроме денег. Понимаешь? Любую!

— Ладно, угомонись,— смеялся я.

— Нормаааально! У неё же мужика нет, сразу видно. Чего бы она одна пришла? Надо бы разузнать у неё адресок.

Но адресок разузнал толстый пятидесятилетний наш повар. И с того дня вечерами на базе его уже не видели. А ужинать нам теперь приходилось лишь бутербродами с маслом.

Такое же расположение мирного населения к ополченцам я хорошо почувствовал и в моменты, когда по той или иной надобности мы на боевых машинах выезжали в город. Многие гражданские люди (чаще старики) приветственно махали сидящим верхом на БТР парням рукой, а одна бабушка и вовсе перекрестила нас. Кажется, люди здесь верят и ждут победы ополчения над украинской армией, находя в том единственный приемлемый выход. Сколько не спрашивал ребят, на примирение с западной Украиной, никто уже не соглашался.

— Удивительно для меня то, что ещё вчера Украина была вашей страной, но сегодня вы словно бы ненавидите её больше всех остальных в мире.— поражался я вслух,— Как так получилось? Пытаюсь примерить это на себя, как россиянина: если бы в нашей стране к власти пришли самые отъявленные подонки, и устроили бы внутреннюю гражданскую бойню, мы, тем не менее, вряд ли стали бы не ненавидеть саму Россию. Может, отдельную группу людей в ней, но не саму страну. Вы не рассматриваете вариант, что западная часть вчерашней вашей общей страны признает, что допустила к правлению шайку бандитов, и предложит вам установление новой, угодной обеим сторонам, власти?

— Нет!— решительно отвечали мне.— Мы не хотим их больше. Знаешь, если бы именно народ западной Украины не поддержал ту агрессию, с которой нас принуждали соглашаться с навязываемыми их властью новыми ценностями, мы, возможно, по-прежнему рассматривали бы в них братьев. Но когда под их снарядами погибали члены наших семей, когда рушили наши города и сёла… Нет, мы их больше не приемлем!

В числе прочих представилось мне так же лично познакомиться и ночевать в одном доме с отцом Сергием Мироновым, не типично для служителей церкви и очень симпатично острым на язык. Наилучшим, наверное, образом можно охарактеризовать отношение ополчения Донбасса к западной Украине, приведя несколько выдержек из его интервью программе «Герои сегодня»:

«Эта власть скомпрометировала себя настолько, что... Вот, у меня на приходе были люди, которые были против отделения Донбасса от Украины. Если честно, в самом начале я тоже был против... Я, наверное, был согласен на автономию в составе Украины. Вот как Крым был в своё время. Но. После того как я повывозил убитых, раненых, после того, как я поотпевал обычных мирных жителей, я не хочу такой Украины. Это не мать — та, что убивает своих детей. Поэтому сказать, что это родина-мать, у меня язык больше не повернётся. ... Теперь у меня благодаря этой временной власти, которая просто должна была до следующих выборов президента сохранять мир и порядочек... Она теперь уничтожила всё, что было внутри в душе человека... Мне, конечно, нравились и хатки побеленные, и украинские песни, и девчата, и вышиванки, и соловьи, и всё нравилось. Теперь я не хочу всего этого видеть даже близко.

Здесь не идёт война за землю — здесь идёт, наверное, больше война за свободомыслие. За то, что мы не хотим, чтобы нам навязывали идеологию другие люди. Мы сами можем выработать то, что мы приемлем. Вот так, как, знаете, приходили и говорили: ”Вот памятник Ленина, его надо снести”. Зачем? Он денег стоит, это целая эпоха, люди строили этот памятник, делали этот памятник. Давайте его аккуратно снимем, перенесём в парк Ленина, поставим там, и пускай те, кто помнит ту эпоху, приводят туда своих внуков, и показывают, что была такая страна, были такие люди, вот так вот жили, такие были ценности. А зачем ломать? Вот из-за этого восстаёт Донбасс, то есть нам навязывают то, чего мы никогда не будем делать. Мы не хотим ценностей европейских.

У нас тут, здесь, на Донбассе свои ценности. И они в корне отличаются от европейских ценностей. Мы ценим дружбу, чего в Европе никто никогда не ценил и ценить не будет. Мы ценим связи родственные — там эти связи давно потеряны. Мы ценим чистоту отношений, то есть если это дружба, то она должна быть настоящей, если это любовь, то она должна быть настоящей. Там всё это ненастоящее, а нам всё это пытаются навязать. Поэтому Донбасс восстал»

На следующий день ездил с командиром в другой его отряд, разместившийся в степи под открытым небом. Мужчины здесь были взрослее как возрастом, так и духом, мышлением. Так же много говорили здесь у костра обо всём происходящем в Украине. Сколько не спрашивал я людей, абсолютное их большинство желало именно автономию Донбасса, каковой сегодня обладает, например, Абхазия. Совсем немногие желали присоединения к России, но ни один не хотел уже никакого возвращения к Украине.

Именно отсюда, из этой степи, я хоть капельку посмотрел на эту войну в её действии: в трёх километрах от нас слышны были регулярные удары градов ополченцев по украинской армии, а на горизонте серийно поднимались столбы дыма.

В этом лагере я остался на ночь, спать пришлось на постеленном прямо на землю куске брезента, однако ничего у меня из этой затеи не вышло: уже через полтора часа я здорово замёрз, и, опасаясь за свои почки, побрёл к костру, где остался греться до самого утра. Всю эту ночь вдалеке не переставали шуметь грады, вспышки снарядов которых часто можно было наблюдать на фоне невероятно звёздного южного неба.

Некоторые бойцы забрались спать в легкобронированный тягач, другие уснули прямо под ним, постелив на землю телогрейки. Жизнь этих мужиков была гораздо более спартанской, нежели на базе, из еды мне за сутки достались лишь две варёные картошки и треть консервированной банки рыбы. Бойцы этого отряда так же ждали приказа идти в бой, сетовали, что приходится бездействовать тогда, как в других частях Донбасса идут кровопролитные сражения.

Рано утром приехала машина и забрала меня обратно на базу. Опросить вояк на предмет, чьи их лица мне будет позволено опубликовать в репортаже на своих фотокарточках, я к великому своему сожалению позабыл, и оттого все их теперь вынужден буду скрыть. Некоторые так и говорили мне:

— Отобьём Краматорск обратно — публикуй открыто и смело! А пока не нужно. У нас семьи там остались.

Зенитную установку ополченцы приварили прямо на крышу тягача, чтобы таскать за собой и разворачивать каждый раз не приходилось.

Все бойцы, разумеется, скучали по женщинам.

Позже меня, как и обещал командир, отвезли пострелять на полигон, расположенный при местном военном штабе. Там же зачем-то представили в большом кабинете атаману. Кто это был, ума не приложу, но, по всей видимости, фигура большая и важная. Всё время, пока я, хлопая глазами, сидел у него за столом и слушал переговоры с командиром нашего отряда, в кабинет без конца приходили и уходили с разными вопросами множество людей.

Здесь мне впервые представилось пострелять очередью.

Все дни моего пребывания в этой части ЛНР телефон отказывался принимать сеть. И ни у одного меня: остальные бойцы так же сетовали на отсутствие связи, и не могли позвонить родственникам. Лишь в степи мне удалось вдруг отправить пару смс приятелям из Москвы, что сходили там с ума за меня. Через несколько дней мне предстояло вернуться домой.

(с) mij-gun

Метки: армия • быт • донецк • жизнь • интересно • луганск • новороссия • ополчение • условия • фото • Фотографии • фоторепортаж

Комментарии: