Всё-таки срослось

Благоухая незнакомыми духами, почти-муж Сидоров сказал, понимаешь, зайка, брак – ответственный шаг, давай проверим наши чувства, встряхнём наши потускневшие отношения. Судя по духам, встряхивание уже началось.

Иванова считала, у них любовь, выяснилось – отношения.

Каждая женщина переболевает хворью под названием «дура дурой». Кто скажет, только не я! – у тех склероз. У Ивановой болезнь затянулась.

Сидоров возвращался, уходил, снова возвращался, говорил, зайка, ты лучше всех, знаю – в конце концов мы обязательно будем вместе!
И снова удалялся, дабы проверить чувства путём их сравнения с другими чувствами.

Примерно по таким же эллиптическим орбитам движутся кометы – то и не разглядишь за Плутоном, то тут как тут, хвост на полнеба, разве что у Сидорова период обращения исчислялся не годами-столетиями, а неделями и месяцами.

Духи постепенно мигрировали от лёгких и холодных тонов к сладким и тягучим.

Иванова ждала.

В конце концов, они обязательно будут вместе.

Обещано же.

В мае позвонил, спросил, ну как ты? нормально? скучаю, зайка, слушай, мы в выходные на природу собрались, на антресолях моя старая куртка, красная, там карман прохудился, зашьёшь, лады? в пятницу подскочу, заберу, люблю-целую, зайка!

Иванова вытащила шкатулку с иголками-нитками и нечаянно уколола палец до крови. Очень больно. И пока дула на палец, количество наконец-то собралось с духом и скачкообразно перешло в качество.

Как – всё выбросила? - ахнул на следующий день Сидоров, - Ты в своём уме? И серый костюм? Ты помнишь, сколько он стоил?! Точно рехнулась, сейчас приеду, мы серьёзно поговорим, задержишься на работе? Я дождусь, что значит – замок сменила? Дура неблагодарная! Дура дурой! Ну и так далее.

Иванова и не догадывалась, какие мрачные глубины давным-давно рассмотрел в ней Сидоров. Не озвучивал исключительно из жалости.

Поздним вечером по дороге домой пригляделась – оставленный у мусорки мешок с сидоровским барахлом распотрошен. Наверно, бомжи. А может, и Сидоров. Дома посидела, подумала и решила – с чистого листа так с чистого листа.

Сидоров пророс корнями по всей квартире.

От зубных щёток, стоптанных тапок и кружки с надписью «Iloveyoucutie!» до стопки зачитанных детективов на полу у дивана (Сидоров любил, чтоб в пошаговой доступности), увечного кактуса на подоконнике и старого пальто во второй антресоли, что над кухней.

Как и серый костюм, пальто было Сидорову впору пятнадцать килограммов назад.

А в самом дальнем углу антресоли Иванова обнаружила дерматиновый футляр с балалайкой.

Когда-то ивановская бабушка мечтала вырастить из внучки Анне-Софи Муттер, но в музыкальной школе на скрипку было не пробиться, пришлось впихнуть Иванову в народные инструменты.

А что – тоже струны.

Иванова балалайку ненавидела, но куда деваться, училась.

Между прочим, когда на выпускном концерте сыграла серенаду Шуберта, гений и красавец Петров из класса виолончели сказал, один раз мимо нот проехала, а так ничего.

Час ночи. Но не оставлять же на утро.

Иванова вздохнула и потащила к мусорным бакам два мешка хлама.

Во дворе, в запахе черёмухи тихо стояла ночь, светила далёкими звёздами, обещая невозможное.

И вдруг нахлынуло.

Раздвинулся тяжёлый, пахнущий пылью занавес, явив миру двенадцатилетнюю Иванову, сфальшивившую всего лишь раз, уверенную, что впереди её ждёт долгая-предолгая жизнь, в которой обязательно найдётся место радости и какому-нибудь петрову, гению и красавцу, неважно, какая у него будет фамилия.

В двенадцать лет все верят. А в результате – ни одной верной ноты, ни одной.

Иванова вздохнула, придвинула ногой валяющийся у мусорки ящик, села и раскрыла футляр.

Пальцы впомнили.

Увлеклась, в конце даже подпела себе – И на тайное свиданье ты приди скорей!

За спиной протяжно завыло.

В ужасе Иванова уронила балалайку, медленно-медленно повернулась и чуть не поцеловалась с плотоядно глядящим на неё чудищем.
Темнота сказала, как удачно выбраны место и время! Музицируете для собственного удовольствия или зарабатываете?

Иванова гневно сказала, чем глупо острить, вы бы лучше своего монстра на поводке держали! И в наморднике! Ходите тут, людей пугаете!

Темнота сказала, Цезарь не смог удержаться, у него тонкий музыкальный вкус, кстати, вы в одном месте лихо мимо нот просвистели.

И после паузы добавила, Иванова, ты, что ли?

Таки срослось.

Комментарии: