Судьба и болезни отшельников Лыковых. Заметки лечащего врача в сентябре 1987 года

Часть 1; Часть 2; Часть 3;

В этой главе автор книги, врач Игорь Павлович Назаров, рассказывает о новоселье Лыковых. Они переехали на другое место, в 20 км от прежнего, туда, где они жили 43 года назад. Удивление и восхищение маленькой женщиной, проделавшей титанический труд по переезду, охватывает и усиливается по мере чтения этой главы. Откуда столько сил, выносливости и оптимизма, чтобы проделать эту немыслимую работу практически водиночку? А эти удивительно глубокие познания в агрономии, а смекалка? Невероятно, неужели возможности человека, его тела и духа, так беспредельны?!

Еще весной позвонил Н.П.Пролецкий из Абазы и сообщил, что Лыковы благополучно пережили зиму и, более того, перебрались на новое место жительства. Вернее, не на новое, а на старое на реке Еринат, туда, где они жили 43 года назад.

Выходит, они все же осуществили свою мечту, которую высказывали прошлый раз и которая нам казалась совершенно невыполнимой. Но как же Агафья с больным и немощным дедом справились с этой задачей? Невероятно! Как Карп Иосифович с больной ногой смог по горам, по снегу, по реке с незамерзающими полыньями пройти путь в 18-20 км? Как Агаша смогла перенести весь скарб на такое расстояние? А приготовить пашню, вырубить для нее деревья?

Возникает множество и других вопросов, на которые мы пока не имеем ответа. Но главный вопрос, который интересует, волнует и даже интригует меня: "Как могут, в общем-то, слабые люди перенести такую огромную, просто немыслимую, работу и при этом еще и выжить? Неужели возможности человека, его тела и духа, так беспредельны? И где тот источник, из которого они черпают свой оптимизм и силы?

И вот мы снова собрались к ним, теперь уже на новое место жительства – на новоселье. В этот раз кроме Льва Степановича Черепанова и меня, в экспедиции будут участвовать Александр Матвеевич Губарев, кинооператор, опытный турист и альпинист, а также доцент Ишимского сельхозинститута Витольд Игнатьевич Шадурский. Он занимается историей земледелия в Сибири и надеется, что у Лыковых сохранился опыт земледелия первопроходцев, осваивавших таежные просторы нашего края.

2 сентября 1987 года. Выезжаем на поезде в Абакан.

3 сентября. Проспав ночь под мерный стук вагонных колес, утром мы в Абакане. К середине дня на автобусе добираемся до Таштыпа и сразу на аэродром. Узнаем, что вскоре к геологам прилетит вертолет. Однако геологи не хотят нас брать, аргументируя это тем, что вертолет уже загружен "под завязку" и взять нас нет возможности. После трудных переговоров с геологами и "очной ставки" с командиром вертолета выясняется, что винтокрылая машина недогружена и свободно может взять нас на борт. В 16 часов загружается в МИ-8 и через 15 минут взят курс на р.Еринат к Лыковым.

Кабина летчика открыта, и я с удивлением смотрю, как они управляются с массой различных ручек, кнопок и рычагов. На магнитофон (черный ящик) надиктованы исходные данные, и полет начался. Сидим, зажатые между какими-то кроватями, досками и бочкой с бензином, которые ждут геологи на Каире. Навстречу поплыли огороды Таштыпа, дороги, поля, а затем и леса. Все ближе горы, на гольцах блестит вечный снег, а на наиболее высоких уже и свежий. Деревья на горах, как в бисере, – покрытые только что выпавшим снегом. Глядя на эти заснеженные вершины и засыпанные снегом деревья, ясно ощущаешь, что зима уже совсем близко.

Чем дальше летим, тем белее горы и леса. Среди заснеженных гор чернеют темной водой озерца. У Черного озера по берегам тоже белое покрывало. Поворотная к Каиру гора вся белехонькая, летим над ней так низко, словно катимся по снегу.

Вот уже и видны домики геологов на Каире. Идем дальше, мелькает сначала нижняя изба Лыковых, а затем и на речке Сак-су. Делаем большой разворот на запад, внизу – незнакомые горы, видно слияние речек Еринат и Курумчука. Вертолет падает вниз между гор и зависает над косой Ерината. Быстро выпрыгиваем на гальку. Вертолет взмывает вверх и уходит на Каир. Становится тихо, только шумит быстрая речка. Озираемся кругом. Избы не видно, но едва заметная тропочка идет вверх по левому берегу Ерината. Пока мы думаем куда идти, на береговом пригорке появляется сгорбленная фигурка Карпа Иосифовича. Радостно идем навстречу. Дед оживлен, радостно блестят глаза, идет быстро, опираясь на посох. Узнает нас с Львом Степановичем, приветствует по имени – отчеству. Знакомим его с остальными участниками экспедиции. "Со прибытием Вас! Добрые люди, однако, прибыли. Милости просим в новую избу", – приглашает нас Карп Иосифович.

Взвалили рюкзаки на плечи, вслед за стариком идем вверх по каменистому руслу реки, освобожденному сейчас от паводковых вод. Через 2-3 минуты входим под стройные сосны и кедры прибрежного леса. По профессиональной привычке сразу отмечаю про себя, что, несмотря на тяжелую травму ноги, перенесенную в прошлом году, Карп Иосифович идет шустро, слегка опираясь на посох, и даже не прихрамывает. Только спина больше согнулась. Значит с ногой у деда все в порядке.

Метров через сто справа от тропинки в глубине леса замечаем красиво сработанный новый лабаз, устроенный высоко на деревьях. Карп Иосифович охотно поясняет, что это первое сооружение, построенное Агафьей на новом месте. "Избушечка" из толстенных бревен поднята метра на четыре над землей и закреплена между стволов деревьев. Конечно, это потребовало от Агафьи огромных усилий и необычайной сноровки. Даже трудно представить, как это хрупкое существо могло справиться с работой, непосильной даже для здоровенного мужчины. Видать, выручила природная смекалка и большой объем практических навыков. Ясно, что именно с лабаза следовало начинать освоение нового жительства – ведь надо же где-то было сохранить от зверя все, что переносилось из старой избы, создать запасы провианта, семенного картофеля и много другого, что так необходимо для жизни, разработки и посадки новых пашен.

Вскоре тропинка от реки начинает круто подниматься на косогор, и мы выходим на ровный пригорок, прямо к свежесрубленной избе, сработанной всего несколько дней назад лесниками по всем правилам таежного строительства. Новое жилье, остро пахнущее смолой, расположенное у восточной стороны полянки. Возле него, привязанный к пню, стоит, наклонив голову, и в возбуждении перебирает ногами козел. Он учуял чужих и мотает головой – кажется, что приветствует нас. Мощные крутые рога его любовно украшены хозяйкой бело-голубой лентой. Новый просторный дом светится на солнце свежими боками и очень эстетично вписывается в обстановку.

Метрах в двадцати на запад от новой избы полянку замыкает малюсенькая, старая, серенькая и наклонившаяся избушечка – подремонтированные остатки прежней избы Лыковых, стоявшей здесь более 40 лет назад. Возле нее привязана коза. С севера высоко в гору уходит созревающий уже огород. Вокруг пашни масса вырубленных и поваленных деревьев. Виден светло-зеленый участочек ржи, грядка гороха и далее в гору далеко-далеко – зелень картошки. Но как же Агаша смогла вырубить столько деревьев и приготовить такую огромную пашню среди тайги? Невероятно! Но факт!..

Карп Иосифович с удовольствием показывает свои новые владения, оживленно жестикулируя руками и посохом. Речь его эмоциональна, глаза горят. По всему видно, что новое место жительства ему по душе, сбылась его мечта, к которой он, вероятно, так долго стремился. По словам деда, новую избу лесники сработали за семь дней, "можно было быстрее, но были праздники". "Ране-то (более сорока лет назад) это место выбрали, попробовав сначала посеять. Где березы-то – земля лучше бывает. Попробовали посеять – больно хорошая земля, родит хорошо, теплей, нет ветров", – поясняет Карп Иосифович.

Агафьи нигде не видно. Оказывается, что она с "Николой" пошла на речку к старой избе, притащить когда-то брошенную геологами железную бочку. Теперь Агафья задумала из нее сделать печку в новой избе. Узнаем от Карпа Иосифовича, что "Никола" – это Николай Алексеевич Линков, как будто бы дальний родственник, который этим летом приехал к Лыковым из Грузии со своей женой Матреной Савельевной, 58 лет. Сейчас она уехала назад, чтобы "доделать по хозяйству, продать дом". Оба они уже на пенсии, одной с Лыковыми веры. "Собираются остаться на зиму жить, обещали помочь убрать урожай" – поясняет дед и добавляет: "Но очень был против Ерофей, еле пробились к нам". Тут же Карп Иосифович высказывает и другие претензии к Ерофею Сазонтовичу Седову: "Ерофей-то льстится к Агафье, потому и людей других не пускает сюда. Даже вас, Игорь Павлович, не известил, что я ногу сломал. Опять же переезжать не помогал, да деньги, присланные нам, прикарманил. Ерофей Агафье-то сказал, что в новой избе вместе жить будут". Не сразу и сообразишь, где правда, а где, возможно, и своеобразная трансформация в голове деда грубоватого юмора Ерофея.

Вскоре, толкая перед собой железную бочку, появилась Агафья с Николаем Алексеевичем. Последний выглядит весьма экзотично и чем-то напоминает лесного гнома. Он маленький, приземистый человек с черными живыми глазами, моложавым лицом и густой седеющей бородой. На ногах загнутые резиновые сапоги, за кушаком – топорик.

Агафья рада несказанно. Тут же бросается рассказывать все перипетии своего перехода на новое место жительства. "Тридцать пять раз ходила, два раза летала на вертолете, много раз ходила на Каир просить вертолет, никак не могла допроситься, чтобы помогли переселиться – и все одна", – говорит Агаша, еще не отдышавшись с дороги. "Ерофей отказался помогать. Только одно слово выправил (сдержал) – помогал дом рубить. После того как таскала (переносила из избы в избу), то две недели на ноги вставать не могла. Ерофей нисколь, никак не помог, даже разругалась. Тогда умолкли-то и все. Поплакала, полежала – до того он меня оскорбил", – скорбным голосом повествует Агафья.

Спохватившись, что еще не показала нам избу, Агаша соскакивает и приглашает пройти: "Избу-то посмотрите. Новая!" Пригнув голову, входим в пахучую смолой избу. Пол еще чистый и светится новыми половицами. В восточной и южной стенах прорублено три окошка, довольно светло. В "красном" углу уже сделана божница на свежеструганной доске. Иконы почищены груздями и сверкают. На полке под божницей аккуратно расположены религиозные книги. Слева от входа заложено из камней основание будущей русской печки. Агаша поясняет, что сегодня принесенная бочка будет разрублена вдоль пополам и послужит сводом для обкладывания ее камнями. Вот какой выход из трудного положения с сооружением печки нашла Агаша! В смекалке и сноровки ей не откажешь. В этой обширной (по сравнению с прежней) избе, источающей древесно-таежный аромат, Лыковым, конечно, будет лучше.

Оказывается, Н.А.Линков в этой избе пока что не живет. Он устроился в старой избушечке, где отдельно от Лыковых молится и проходит испытательный срок. Не исключено, что в чем-то "староверческие" установки и толкования отдельных моментов учения у двух сторон не совпадают, поэтому они пока присматриваются и прислушиваются друг к другу, а молятся – врозь.

Пока хозяева рассказывают нам свои новости и с удовольствием, с какой-то чисто детской радостью, показывают новое хозяйство, Александр Матвеевич уже достал свою фотокамеру и пробует снимать. Но Агафья хорошо слышит треск аппарата и боязливо оглядывается. Кинооператору приходится прятаться за деревьями, за углом дома и даже маскироваться на чердаке избы, уходить дальше в лес или вверх по огороду.

Агаша, посмотрев на небо и кругом, решает, что сегодня ночью может быть заморозок, и торопится "прибрать" (вырвать стебли со стручками) горох. По ходу этого занятия она с охотой отвечает на все, льющиеся как из рога изобилия, вопросы доцента В.И.Шадурского. Видно, что он столкнулся с очень интересными приемами и методами земледелия, а горох Агафьи его просто поражает. Горох очень крупный и "выдюживает" пять градусов мороза. "Я такого еще не видывал", – констатирует Витольд Игнатьевич. К вечеру весь горох убран и Агаша с удовлетворением говорит: "Управились с горохом, слава богу!".

У костра завязывается оживленный разговор, непринужденное, доставляющее всем радость общение "мирских" людей и "таежных робинзонов". Узнаем, что зиму Лыковы перенесли, несмотря на все трудности, сносно. Правда, кашляли, но "не очень". Пользовались травами и мазями, перцовым пластырем и горчичниками, которые мы им оставляли прошлый раз, но таблеток не принимали. Зимой Агаша, вырубая лес под пашню, "порушила" (поранила) палец, так воском и йодом залечивала.

Разговор подтверждает наши предположения, что основными причинами, заставившими Лыковых переселиться на новое место жительства, был не уход их подальше от людей, как многие думают, а истощение пашен и поиск места, где "легче дышится и больше солнца". В этом плане место на Еринате, конечно же, лучше прежнего. Оно расположено значительно ниже над уровнем моря и открыто со всех сторон солнцу, а земля более плодородная – чернозем. Место это закрыто от ветров, особенно надежно – от северных. "Агаша, а скажи честно, уходя сюда, вы не хотели спрятаться от людей, чтобы никто к вам не приходил?" – спрашиваю я. "Да никуда-то нам не деться, сядут на вертолет-то и увидят сразу", – был ответ.

Переезд на новое место потребовал от Лыковых, и в первую очередь от Агафьи, огромных, просто нечеловеческих усилий. Ведь только для того, чтобы перетащить из старой избы все необходимое, Агаше пришлось зимой и весной много-много раз сходить туда и обратно. И это километров двадцать по горам, по снегу, через полыньи на реке, в одиночку, с тяжелым грузом за плечами. А чтобы появилась эта уже созревающая пашня, Агаше пришлось затратить поистине титанический труд. Она приходила сюда за много верст из "северной" избы и ручной "лучковой" пилой спилила и растащила не один десяток сорокалетних деревьев. Она сваливала деревья на склоне горы, затем распиливала их на части и растаскивала, освобождая земли под огород. Чтобы управиться до весны, по словам Агафьи, приходилось работать даже зимними лунными ночами. Представить эту маленькую отважную женщину ночью в мерцающем свете луны, одну среди безбрежной тайги, в трескучие зимние морозы вершащую эту нечеловеческую работу, просто невозможно и жутко!

Огромных усилий от Агафьи потребовало возделывание самой земли и сооружение лабаза. Благо хоть избу помогли построить лесники, за что им большое спасибо. К тому же зимой у Агафьи сильно болел правый глаз, была краснота и опухоль. "Только под ноги маленько-маленько смотреть могла", – рассказывает Агафья. Карп Иосифович перебрался на новое место в конце зимы, шел он по глубокому снегу и горам четверо суток, ночуя на снегу у костра.

Слушаю повествование таежных отшельников, и невольно в голове всплывают неразрешимые вопросы. Но как же Агафья с больным и немощным отцом смогла проделать эту чудовищную работу и преодолеть все препятствия? Невероятно! Как Карп Иосифович с больной ногой смог по глубокому снегу, по горам, по реке с незамерзающими полыньями пройти путь в 18-20 километров? А как они жили вдвоем остаток зимы и весну в малюсенькой (2x2 метра) избушечке, сквозь щели продуваемой всеми верами? Как Агаша смогла перенести весь скарб, семенной картофель и запасы пищи на такое расстояние? И куда в это время смотрели геологи? Неужели нельзя было помочь им "всем миром" и вертолетом?

А приготовить пашню и вырубить для нее деревья? Как могут в общем-то физические не сильные люди перенести такую огромную, просто нечеловеческую нагрузку и при этом еще и выжить? Неужели возможности человека, его тела и духа, так беспредельны? И где тот источник, из которого они черпают свой оптимизм и силы? Возникает множество и других вопросов, на которые я не нахожу ответов.

Лыковы рассказывают, что "с весны долго морозы простояли, летом было мало тепла, да и снег выпал рано на горах". Но, не смотря на все это, новая пашня сулит хороший урожай лука, гороха, редьки, репки, ржи и, конечно, картошки.

В Еринате, по словам Агафьи, рыба не ловится, а в Курумчуке Ерофей ловил. В общем, Лыковы чрезвычайно довольны новым местом и избой. Они в радужном настроении, на душевном подъеме, живут в предвкушении радостных перемен, хлопот и урожая с новой пашни. "Теперь-то хорошо живем, изба новая, большая, воздух здесь легче, да и пашня родит. Жаль только, жить немного осталось", – спокойно рассуждает Карп Иосифович.

Весь вечер Агаша периодически покашливает, поэтому на ночь налепили ей на грудь перцовый пластырь. Спать устраиваемся в новой, пахнущей смолой избе. Я лег на узенькую лавку под божницей ногами к иконам. Но Агафья возразила: "Так-то негоже. К иконам головой надо, а не ногами". Пришлось исправить ошибку. Спал беспокойно – в голове причудливым образом перемешивались и проплывали картинки из увиденного и услышанного сегодня. Отнюдь не способствовала хорошему сну жесткая и узкая лавка, с которой я все время боялся свалиться.

4 сентября. Лыковы проснулись как всегда в 7 часов. Агаша подтопила печку, начала хлопотать по хозяйству. Вперемешку с молитвой продолжает рассказывать о своем житье-бытье. Вновь с обидой возвращается к Ерофею Сазонтовичу, к тому, что он нисколечко не помог с переездом. А затем с юмором заключает: "Каирские-то мужики говорят, не согрешила-то с ним, вот он и не стал тебе помогать". А сама смеется.

Часов в восемь вышел из избы, картина вокруг совсем другая, чем на прежнем месте. Метрах в двадцати внизу шумит речка, катит свои темные валы. Солнце еще освещает только верхушки гор, внизу по распадкам разлиты темные тона, четко контурирующие лес, отдельные деревья, горы, камни и реку. Южная гора, та, что напротив нас через реку, стоит со сверкающей белой шапкой снега на вершине. Довольно холодно, трава покрыта инеем. Выходит, вчера Агаша была права, опасаясь за горох.

Бегу вниз по реке умываться. Вода обжигает, остатки сна и утренняя вялость вмиг улетучиваются. Без пятнадцати девять из-за восточной горы выплеснулось солнце и все сразу резко изменилось. Речка стала светло-прозрачной с белыми бурунчиками на камнях, горы светло зеленые с размытыми контурами. В этом месте, в отличие от прежнего, солнце, наверное, будет светить целый день.

Возвращаюсь к избе. Агаша уже отмолилась и беседует с членами нашей экспедиции. Завидев меня, говорит: "Лани-то (прошлым годом) для Игоря Павловича деревянный кедровый крестик вырезала", – и пообещала подарить после.

Измерил у Агафьи артериальное давление – 120/70 мм рт.ст., пульс 72 уд. мин., ритмичный хороших качеств.

Часам к одиннадцати завтракаем у костра, который мы утроили на берегу шумливой речки, метрах в ста от избы Лыковых, на месте кострища плотников, возводивших отшельническую "хоромину". Солнце уже высоко и ярко светит. Стало жарко, остаюсь в одной тельняшке. Место очень красивое, шумит река. Сижу лицом к реке и солнцу. За спиной глухой ельник, слева – высокая "курумчукская" гора. Где-то левее, высоко по распадку, старая Лыковская изба на стремительно летящей речке Сок-су, берущей начало с гольца. На юго-востоке распадок, по которому течет река Курумчук, один из истоков Большого Абакана.

Прямо против меня, строго на юге расположилась почти треугольная со срезанной вершиной "Туйдайская" гора, а правее – двугорбая "Развильская" высокая гора с вершиной, покрытой белым снегом. Между "треугольной" и "двугорбой" горами течет небольшая речка Туй-Дай, перпендикулярно впадающая в Еринат напротив нас и которую, по словам Агафьи, и считают началом Абакана. На северо-западе видна высокая гора, из-под которой выходит река Еринат. К "Еринатской" горе река подходит почти перпендикулярно, а ударившись в нее, делает поворот под 90 градусов и течет к нам, к тому месту, где мы сейчас сидим.

Подошла к костру Агаша, принесла нам на угощение свою прекрасную картошку, сваренную в мундирах. Завязывается разговор. Оказывается, с этого места Агашу увезли на втором году жизни, и вот она снова здесь. Спрашиваю: "Помнишь ли, как бегала здесь в детстве?" – "Никого не помню". – "А кто у мамы роды принимал, когда ты родилась?" – "Тятя-то". – "А могла бы ты выйти замуж за Ерофея?" – "Ни в коем-то случае. У него уже дети от двух жен. Его сын Николай был у нас. Даже если Ерофей разведется с женой, все равно это будет прелюбодеяние. Жениться страшно.

Детей-то, ежели в училище отдать, то потом ничего признавать не будут. Да и годы-то мои уже прошли", – с грустью добавляет Агаша. Далее Агафья жалуется на отца: "Весной по талой воде тятя в одних носках и рубахе бродит и меня не слушает, а по ночам кашлят – разругалась с ним". Удивительно, как всего несколькими словами Агафье удается четко передать суть происходящего и нарисовать яркую картину, живо встающую перед твоими глазами.

Сидим у костра. Вдруг Агафья срывается и бежит к лабазу. Быстро приставлена лестница и Агаша уже внутри лабаза что-то разыскивает. Затем скатывается по лестнице и с улыбкой раскрывает ладонь. А там искусно вырезанный ею из кедра красноватый крестик со всеми полагающимися надписями, изображением креста и головы Адама внизу. Надпись на лицевой стороне: "Царь славы Иесус Христос сын божий", а на теменной – "Кресту твоему поклоняемся Владыка и святое воскресенье твое славим". Далее тут же Агаша стремительно сплела из крепких ниток веревочку – "гайтан", продернула в специальное ушко в крестике и надела мне на шею кедровый талисман. Присутствующий при этом Карп Иосифович одобрительно кивает головой.

Я сердечно благодарю Агашу за доброе отношение, за большой ювелирный труд. А дед тут же заводит разговор о вознаграждении мне за лечение: "Ничего нет-то, может, соболька-то жене да дочке?" Я, конечно, отказался категорически: "Человек должен помогать друг другу, а я тем более – врач. Вот я помог вам, и вы сказали спасибо – это для меня радость. И другого мне ничего не надо". – "Да, благодарение господне, а то бы помер я. А Ерофей того и ждал и не хотел вас приглашать".

Агафья добавляет: "А я одна-то с ним жить бы не смогла. Ерофей говорил: "Изнасиловать тебя, что ли? Но ведь 15 лет дадут за изнасилование." «Вот с ём Ерофеем-то чо!». Хоть Агаша обычно и понимает шутки, но этот "черный" юмор сибирского медведя Ерофея до нее не доходит и, наверное, следовало поберечь ее душу от таких испытаний. Видно, сильно нарушилась дружба Седова с Лыковыми, если они все время возвращаются к этой теме.

Лыковы отмолились и обедают (около двух часов дня), а мы пилим толстенные березы на дрова. Занимаемся этой работой до пяти часов дня. Напилили шесть здоровенных берез. Особенно досталось от огромного березового пня у самой двери избы. Но и его мы одолели – теперь придется Агаше искать новое место для привязывания козла. Вся работа проходит весело, в шутках, в которых активно участвует Агаша. Александр Матвеевич бегает кругом и со всеми возможными и даже невозможными мерами конспирации снимает то на камеру, то на фотоаппарат. Сниматься Агаша по-прежнему боится, а Карп Иосифович воспринимает уже спокойно – не замечает этого или делает вид, что не замечает.

День ярчайший. Тихо, только шумит река. Тепло, хоть загорай. Но у дома много мошки, зато у воды – прекрасно! Как хорошо после работы освежиться этой холоднючей и чистейшей водой. А вкус ее просто изумителен! Кстати, вода в Еринате имеет несколько другой оттенок, чем в Абакане – не светло-зеленоватый, а светло-сероватый. Горное солнце жарко печет, появились бабочки и даже маслята показали свои симпатичные головки среди мха. А на вершине противоположной горы по-прежнему сверкает снег. Вот они, контрасты Саян!

Пока варится обед, я забрался на большой камень среди реки и сижу – блаженствую. Время пять часов, но день еще ярок. Вода шумит на перекатах, как будто ведет беседу с окружающим лесом, горами и со мной. В омутках и затишьях за большими камнями вода отличается темным глянцем и кажется, что там непременно стоит хариус и только и ждет, когда я подброшу ему "мушку". Но брать удочки и двигаться совсем даже не хочется. Вода с убаюкивающим шумом обтекает мой камень и такое блаженство кругом и в душе. Даже мысли замедлили свой бег и кажется, что струйки воды вокруг – это и есть мои приятные, отрешенные от всех земных забот мысли. Погружен в нирвану природы, чудесного дня, подаренного мне жизнью.

Но вот окрик "Иди обедать!" выводит меня из этого блаженного состояния и, приподняв бродни, плетусь к костру. К обеду на десерт Агаша принесла свой удивительно вкусный ржаной квас. И вновь пошли разговоры и воспоминания: как перетаскивалась, как Карп Иосифович шел четыре дня с ночевками на снегу, как ездила в гости в Киленское и прочее.

Витольду Игнатьевичу Агаша рассказывает всю свою технологию земледелия – что, где, когда и как садить, и убирать, возделывать и хранить. Перед этим Витольд Игнатьевич облазил по горам все пашни Лыковых, внимательнейшим образом осмотрел их, замерил. А сейчас ведет "аграрные" разговоры и в восторге от глубоких знаний и умений таежных отшельников. Их разговор идет "на одном языке", они с полуслова понимают друг друга. Слышится множество подробностей о посевах гороха, озимой ржи и прочего. Многое наш ученый муж записывает в свой блокнот, дабы сохранить этот ценный народный опыт. А опыт в этом деле у них просто огромен, я даже не мог и представить.

С большим интересом прислушиваюсь к разговору Витольда Игнатьевича с Лыковыми и открываю для себя "неизвестные острова". Например, Лыковы знают, что в местах, где растут березы, ивы и осины, земля хорошо родит, она плодороднее, чем на других таежных участках. Поэтому признаку около пятидесяти лет назад брат Карпа Иосифовича Евдоким и выбрал место для пашни на Еринате. Проверка показала, что почва рыхлая, хорошо прогревается на солнце, так как расположена на южном, открытом для солнца, склоне. Пробные посадки подтвердили правильность выбора. Но чтобы это место превратилось в пашни, нужен был еще огромный труд.

Карп Иосифович выкорчевывал вековые березы, но делал это с умом и экономно, не тратя лишних усилий. Он не торопился спилить большое дерево, а затем выкорчевывать огромный пень с разветвленной сетью корней. Он поступал более мудро, очищал от земли корни, некоторые наиболее крупные подрубал, а остальное доделывал ветер и наклонный склон горы. Изредка помогал и аркан, наброшенный на верхушку дерева. Сваленные деревья скатывались по косогору вниз. Но расчистка склонов от деревьев еще не решала проблему. Нужно было вспахать раскорчеванный участок.

Лошадей и плуга не было, да на таком крутом склоне они бы и оказались бесполезными. Потому Лыков отковал мотыгу и насадил ее на нужным образом изогнутый березовый черенок. При этом размеры и формы мотыг были разными в зависимости от почвы, на которой приходилось работать. На твердых, не проработанных почвах оказалась более целесообразной крупная и широкая мотыга, на мягких – более легкая и узкая. По мнению Витольда Игнатьевича, переход от пашенного земледелия к мотыжному в этих условиях – это прогресс и свидетельство таланта русского крестьянина, осваивающего таежные просторы в сложнейших агроклиматических условиях.

Первые посадки картофеля на небольшом участке возделанной пашни показали плодородность данной земли: из девяти посаженых ведер картошки Карп Иосифович собрал в восемь раз больше. Одновременно, пока он жил во временной землянке и осваивал новое место, были установлены и природные факторы, влияющие на земледелие – заморозки возможны до первых чисел июня, а осенью возобновляются в начале сентября. На следущий год огород уже был расширен, а посадка картофеля возросла до 50 ведер. Урожай составил 470 ведер, собрано было и 330 ведер репки, 50 ведер отменного гороха. Это решило вопрос о переселении на Еринате всей Лыковской семьи, в которой в то время было уже трое детей – Савин, Наталья и Дмитрий. Вскоре на месте землянки начала расти новая изба.

В первый же год жизни на новом месте, Лыковы обнаружили среди порослей гороха случайный колосок пшеницы и ячменя. Цепкая память Карпа Иосифовича четко зафиксировала, что в первом колоске пшеницы было 30 зерен, а в ячменном колоске – 25. На отдельных участках в течение 5 лет старательно разводилась пшеница и ячмень, причем для посевов отбирались лучшие колосья, а в них ядреные зерна, которые по наблюдениям Карпа Иосифовича находятся в середине колоса. Хлебные посевы стерегли как зеницу ока. Семена хранили по всем правилам в тряпичных мешочках и берестяных туесках "на воздухе".

Вот и сейчас Витольд Игнатьевич обнаружил в запасниках Лыковых семена Голозерного и Обыкновенного старорусского ячменя, Обыкновенной пшеницы, озимой ржи, "мозгового" гороха, репы, брюквы, конских бобов, льна, конопли, лука-ботуна. По мнению доцента сельхознаук, это богатейший генофонд для селекционеров. Например, здешний горох имеет 25-30 стручков по 7-8 больших горошин в каждом на одном стебле и значительно превосходит по урожайности селекционные сорта. Горох, по наблюдениям Лыковых, "питательный", нетребовательный к плодородным землям, не боится заморозков и его можно высевать весной первым, после него лучше родятся другие таежные овощи. На грядках Лыковых находят место и бобы. Горох и бобы отшельники едят зелеными и вареными.

Среди зерновых Лыковы предпочитают выращивать озимую рожь, так как она меньше страдает от заморозков, хорошо переносит жару и засуху, не требовательна к почве. В связи с нехваткой рабочих рук, существенно было и то, что озимую рожь убирают среди лета, когда другие культуры еще не созрели. Ячмень у Лыковых тоже в почете – он не требователен к теплу, почве, быстро созревает и дает хороший урожай. Пшеницу Лыковы считают ненадежной – она менее устойчива к холодам, требует плодородных почв. Но они прилагали все усилия, чтобы и ее сохранить в своем арсенале.

Слушая этот поток народной мудрости и удивляясь смекалке и наблюдательности Лыковых, тому, как они легко понимают сложные вопросы Шадурского, я тоже решил внести ясность и сдуру ляпнул: "Агаша, а как вы выращивали овес?" На секунду на её лице появилось недоумение, а затем глаза засветились лукавством и ответ ее загнал меня в краску: "Никого-то не выращивали – скота-то у нас нет".

Далее узнаем, что "ране" Лыковы пытались выращивать "полезную" капусту, но у них ничего не вышло, так как не могли сохранить свежие качаны до посадки. Они сгнивали или замерзали, а получить семена не могли. Так капуста у них и "перевелась". Карп Иосифович из своего прежнего «мирского» опыта знает о существовании огурцов, но выращиванием их не занимался ввиду отсутствия навоза для грядок. Вместо чеснока Лыковы пользовались таежной черемшой, а вот лук выращивали сами, как в виде луковиц, так и зеленых перьев. Кстати, по наблюдением отшельников, если слои картофеля на зиму пересыпать шелухой от лука, то он хорошо и долго хранятся. Вот так, ничего не зная о фитонцидах, они опытным путем нашли средство от порчи картофеля.

Одним из любимых и выращиваемых овощей Лыковых была репка. Агаша уже не раз угощала нас этим сочным, вкусным и полезным продуктом их огорода. Заготавливали репку Лыковы в больших количествах (по 300-330 ведер) и употребляли в пищу свежей, тушеной и печеной в течение всего года. Кроме того, есть в их арсенале морковь, свекла, брюква и редька. Все тонкости посадки, выращивания, хранения и приготовления этих овощей известны Лыковым досконально.

Но, конечно, основным продуктом питания отшельников был и остается картофель. Под него отводили большую часть пашен. Заготавливали его не только на зиму, но и впрок, как в свежем, так и в сушеном виде. По свидетельству нашего агронома, лыковский картофель вкуснее и урожайнее известных сортов "Семиглазка" и "Идеал". Последующие, уже домашние, исследования Шадурского показали, что в Лыковской картошке содержится 26% крахмала, в то время как в наших обычных сортах его значительно меньше – 14-15%. По этому показателю картофель таежников стоит на втором месте в мире и лишь незначительно уступает лучшему мировому сорту (30%).

Из других культур, используемых для приготовления тканей, одежды, веревок и мешковины, Лыковы выращивали коноплю и лен-долгунец. Эти посевы занимали значительные площади, ввиду большой потребности в нитях и тканях. Использовали семена этих растений и для получения масла. Вся технология выращивания и приготовления нитей и масла была четко отработана, и Лыковы щедро делятся ею с нами. Слышны и другие аграрные термины в разговоре "мирских" людей и таежников: зяби, озимые, яровые, горошница, драники, заваруха, паренка и другие.

Лыковы на основании своего многолетнего опыта разработали четкие сроки посевов тех или иных культур. Правда, ориентиры, которые они указывали, иногда требовали расшифровки. Например, Агаша говорит, что морковь и лук-батун они успевали посеять до Егорьева дня, а после этого приступали к посадке картофеля. Репку и редьку сеяли перед Николой, а озимую рожь – в Иванов день. Для Агафьи эти "поименные" дни – открытая книга, а нам нужны пояснения. "Дак неграмотные", – смеется над нами Агаша и поясняет, что Егорьев день – это 6 мая, Никола – 22 мая, Иванов день – 7 июня.

Для ускорения прорастания клубней и семян использовались различные методики: извлечение заранее из ям, прогревание на солнце и на прогретых костром камнях. Перед посевом семена проверялись на всхожесть. Для этого их высаживали в берестяных чумашках с почвой и использовали оригинальный экспресс-метод, который как сказал Шадурский, пока не известен в науке. Метод предельно прост: зерно бросают в воду, и если при этом из зерна выходит пузырек воздуха, то зерно живое и оно вырастет, а если пузырька нет – оно мертвое.

Интересен опыт Лыковых по удобрению пашен. По мнению Витольда Игнатьевича, он соответствует современным требованиям агрономической науки, хотя отшельники тайги и не слышали о таковой. Листья и хвоя деревьев, вылущенные шишки и трава – все это шло на удобрение. На такой почве урожаи зерновых и конопли значительно возрастали. Шадурский объясняет это тем, что такие компостеры богаты азотом. Другой подход был выработан по удобрению почв, где выращивали картофель, репку, морковь и редьку. Под них вносили золу (богатую солями калия, необходимого для корнеплодов). В то же время Лыковы считают "негодным" для удобрения мох.

Свой огород, поднимающийся по склону далеко в гору, отшельники разделяют на три зоны: нижнюю, среднюю и верхнюю. При этом они хорошо знают, что на нижнем огороде лучше садить морковку, репку, лук, горох, озимую рожь, которые устойчивы к низким температурам. На среднем огороде также растут горох, репа и картофель. На самом верху расположены поздние посевы картофеля.

Такое дробление посевов по вертикали позволяет противостоять превратностям погоды и поэтапно убирать урожай. Сегодня мы видели тому наглядный пример – утренний заморозок побил "нижний" картофель, "средний" – слегка прихватил, а "верхний" – оставался сочно-зеленым и даже цвел. Кстати. Лыковы прекрасно ориентируются и в чередовании посевов отдельных культур и сроках их выращивания на одном месте. К примеру, урожай картофеля при посевах на одном месте начинает снижаться через четыре года.

По словам Карпа Иосифовича, «после озимой ржи хорошо родится картошка, после льна – озимые, а после лука – все хлеба. Озимые после гороха родятся худо, после картошки любит родить ячмень, но хуже озимая рожь". В разговоре приводятся и другие полезные и "негожие" сочетания, которые неспециалисту трудно запомнить. Только улавливаю, что картошку садят на вершинах террасок на расстоянии 50x20 см, а семена редьки и репки перед посадкой смешивают с песком и заделывают в почву граблями. В период цветения озимых проводят их дополнительное опыление, протаскивая по растениям натянутую веревку.

После же выпадения первого снега Лыковы голыми пятками утрамбовывали его на пашнях, засеянных озимой рожью, чтобы предупредить ее "выпревание". Для задержки снега на озимых разбрасывают хворост и хвойные лапки, это предупреждает их вымораживание. Сорняки удаляют вручную – некоторые вырывают с корнем, а другие срезают мотыгой.

Большие хлопоты Лыковым доставляют вредители посевов – птицы, мыши, зайцы, бурундуки, суслики. Против них сооружались различные капканы – "плошки", пугала, а в последнее время с успехом пользуется "зоологический" метод – подаренных геологами кошек, который является самым эффективным.

Уборку зерновых проводили в сентябре-октябре, ориентируясь на спелость зерна. Жали серпами по утрам и вечерам, когда растения более влажные и зернышки не осыпаются. Молотили цепами после просушки, веяли "на ветру" лопатками и хранили в недоступном для зверя и мышей, дождя и снега месте – на лабазах. Картофель копают поздно, иногда даже из-под снега.

В этом мы убедились еще в октябре 1980 года, когда видели, как это делают Савин и Дмитрий. Они считают, что "картошка набирает силу осенью" и копать ее нужно после того, как ботва полностью замерзнет. Шадурский при этом пояснил, что в ясные солнечные дни и холодные ночи происходит интенсивное накопление углеводов в клубнях. По наблюдениям Лыковых, поздно убранный картофель меньше травмируется и лучше сохраняется. После просушки клубни со всеми мерами предосторожности, чтобы не травмировать, засыпают в ямы. Если собираются хранить картофель больше года, то дополнительно пересыпают шелухой от лука и делают прослойки редьки.

По наблюдениям Лыковых корнеплоды становятся более вкусными и урожайными после холодов. Убирают их в определенной последовательности – сначала редьку и репку, потом – свеклу и морковь. Хранят их так же в ямах. Горох нужно успеть выдернуть с корнем до заморозка, а затем его складывают в большие кучи, подсушивают и молотят цепями.

Уместно сделать отступление и сказать, что проведенный позднее агрохимический анализ проб почвы, взятых В.И.Шадурским с огорода Лыковых на всех рельефах пашни, убеждает в правильности выбора места на берегу Ерината, сделанном отшельниками полвека назад. Реакция почвенного раствора оказалась близкой к нейтральной (pH=5,6-6,1), что благоприятно для выращивания всех сельскохозяйственных культур. Содержание гумуса в черноземах, образованных под покровом березового леса, оказалось довольно богатым – 8,6 – 12,3%.

Часа через полтора-два "аграрных" разговоров моя голова начинает "пухнуть" от полученного объема информации, а в запасе у Лыковых имеется еще множество различных приемов и тонкостей земледелия, в которых, наверное, может разобраться наш кандидат сельскохозяйственных наук.

На какое-то время отключаюсь от "огородных" проблем, а затем мое ухо улавливает новый необычный поворот в беседе Лыковых с Шадурским. Вдруг выясняется, что отшельники в некотором роде земляки Витольда Игнатьевича. Узнав от Шадурского, что он из Ишима Тюменской области, Карп Иосифович поинтересовался, далеко ли находится Ялуторовск и что он сейчас из себя представляет. Выяснилось, что бабушка Агафьи Васса жила на Урале в Ирбитском монастыре, а мать Агафьи Раиса Агафоновна Нохрина родилась в Ялуторовской слободе и затем с братьями Евстегнеем и Кадаем переселились в Хакасию.

Пришел из Ялуторовска и дед Карпа Иосифовича по мужской линии Ефим, а также Ялуторовские мужики – Золотаевы, Ярославцевы и другие. Здесь на большом Абакане, на Тишах Лыковы, вместе с крестьянами из деревень Шадрино и Соломатово Ялуторовского уезда, и построили заимку. На свой страх и риск они продвигались на необжитые земли, засеивали пробные пашни, а затем возводили дома и деревни, обзаводились скотом. Так шло освоение таежных просторов русскими первопроходцами.

Под вечер у избы на свету осмотрел травмированную ногу Карпа Иосифовича. Есть легкая отечность на стопе, движение в коленном суставе в полном объеме. По словам деда, нога иногда побаливает, "особенно на погоду". Объясняю старику, что с ногой все хорошо. Обговариваем, какими мазями можно снять боль и отечность. Карп Иосифович благодарит: "Спаси господь вас Игорь Павлович! Помогли. Спаси Христос!" Насколько я успел заметить, Александр Матвеевич из-за кустов успел запечатлеть "для истории" этот осмотр на пленку. Артериальное давление у Карпа Иосифовича и Агафьи остается в пределах нормы.

Вечером откапываем землянку, в которой 43 года назад родилась Агафья. Находим корыто, в котором спала новорожденная. Сейчас это корыто, выдолбленное из кедра, уже истлело и рассыпалось на части. Выясняется, что акушеркой, принимавшей роды, был "тятя" – Карп Иосифович. Чему только не научило таежное бытие Лыковых! Откапываем землянку мы не ради "спортивного интереса". По замыслу Лыковых, в ней следует устроить теплую стайку для коз на зиму.

Работа идет медленно и трудно – земля каменистая, переплетена корнями деревьев, и даже превосходные мотыги Лыковых берут ее плохо. Наверное, и работнички подобрались отнюдь не "первого сорта". Карп Иосифович тоже занят делом – рядом с работающими он развел дымокур, чтобы отгонять мошкару. Через пару часов вырыли довольно большую яму, теперь нужно подровнять стенки, обшить их жердями и сделать крышку. Но этого мы уже не успеваем – стемнело.

У вечернего костра наши новые товарищи по экспедиции расспрашивают Карпа Иосифовича и Агашу о их житье-бытье за долгие годы отшельничества. Лыковы, особенно Карп Иосифович, охотно и живо рассказывают. Снова слышны слова "Тиши", "Лыковская заимка", "прииск Лебедь", "артель Пограничник", "красноармейцы" и т.д.

5 сентября. Утро холодное, ясное, на траве и крыше избы лежит иней. Пока мои товарищи еще спят, взял удочку, еще вчера сделанную мной из талины, и пошел на Еринат попробовать рыбацкое счастье. Спускаюсь вниз по тропинке и выхожу к реке. Утро чудное, воздух легок и прозрачен, кажется, что при вдохе в твою грудь вливается живительная влага и растекается к каждой клеточке. В городе мы воздух просто не ощущаем (конечно, если в это время загазованность не выше всяких пределов), а здесь он осязаем, кажется, что ты не дышишь, а пьешь этот таежный эликсир, испытывая истинное наслаждение. С минуту стою в изумленном оцепенении с чувством неразрывного, слитного единства с Природой. До чего же хорошо жить!

Сколько же мы теряем, запирая себя в каменные лабиринты чадящих трубами городов?! И как мало уже осталось на планете таких вот первозданных уголков не разрушенной и не исклалеченной человеком природы. А пока что обитатели тайги чувствуют себя раскованно и свободно. Вот со скалки на прибрежную гальку спрыгнула темно-коричневая белка с огромной шишкой во рту, замерла, уставившись на меня черными бусинками своих глаз, пробежала несколько метров по открытому месту и спешит скрыться в лесу – ловко взлетела на дерево и пошла считать ветки, стремительно удаляясь в нужном ей направлении. Проголодавшийся за ночь коршун медленно кружит между горами, высматривая добычу.

Вода в реке небольшая, перехожу вброд на другую сторону и иду вверх. У восточно-северной горы река почти под прямым углом ударяется в скалу и поворачивает на восток. А чуть выше великолепный перекат с валунами, стоками и поваленной у левого берега лисиной, под которой меня, конечно же, ждет здоровенный темноспинный хариус. Пробую рыбачить на "мушку", провожу ее по всем направлениям, но клева нет. Спускаюсь ниже к скале, где темнеют зеленые и зеленоватые ямы и ямки.

Раза два "мушка" спокойно проплывает над омутами. А на третий – легкий толчок и леска сразу ослабевает, ни "мушки", ни рыбы. Леска 0,3 мм, видно, не для местной рыбы. Представляю, что там за экземпляр хариуса или ленка был! Приходится вновь настраивать удочку, менять леску. Но пока я это делал, из-за восточной горы выплыло солнце и ярко осветило реку. Заиграла, заискрилась вода на перекатах, посветлела зелень в ямах под скалой, и клев прекратился. Прошел с удочкой от скалы до нашего костра метров триста, но не из-под одного камня хариус так и не выпрыгнул. Утешением мне был завтрак из тушенки, приправленный дымом костра.

После завтрака собрались идти в избу "на речке". Нужно принести жестяные трубы, гвозди и прочие нужные в хозяйстве вещи. В 11 часов все члены нашей экспедиции во главе с Агашей выступили в путь. Минут 30 идем вдоль левого берега Ерината. Сначала, метрах в трехстах от избы, в него впадает Туй-дай, быстрая речка в устье всего шириной 3-4 метра. Агаша утверждает, что это и есть исток Абакана. Идти вдоль берега по галечнику и мелкому подлеску легко, день солнечный, настроение у всех хорошее, то и дело слышатся шутки и смех. Наш оператор бегает кругом и снимает окрестности, движение нашей группы. Кстати, к нам присоединился и Николай Алексеевич Линков из Грузии. Он живет в старой избушечке, отдельно ест и молится. Как он смеясь говорит: "Выдерживаю карантин". Только через 6 недель молитв он будет допущен к совместному молению, и то, если выдержит все испытания и каноны.

Вскоре на песке замечаю следы волка. Агаша подтверждает, что они стали размножаться и зимой она видела много следов. Тут же недалеко, в направлении к лесу, прошастал косолапый – на мягком песке четко виден "еще не остывший" след.

Вскоре Еринат подходит к восточной горе и в этом месте в него справа из распадка впадает река Курумчук, в ширину метров 10-15, примерно такой величины, как и Еринат. Говорят, что при слиянии этих рек и образуется Большой Абакан. Вот он, исток этой реки, уходящей в голубую даль, прорезывающий Саяны и тайгу, постепенно набирающий силу, чтобы через полтысячи километров влиться мощным притоком в могучий Енисей. А начинается эта река широким и довольно глубоким плесом. Перейти его здесь не представляется возможным, а нам нужно на противоположный берег.

Поэтому поворачиваем вместе с рекой на север и идем еще метров 500 до переката, где, засучив бродни, переходим Абакан. Здесь мои спутники переодеваются в более легкую обувь, а я остаюсь в броднях – нет ничего другого, да и, по моему мнению, карабкаться вверх по таежным скалам в сапогах хотя и тяжелее, но безопаснее для ног.

По распадку нам предстоит подняться в высоченную гору, там будет болото, на котором мы высаживались с вертолета в 1983 году, и тропка от него поведет нас к избе на бело-пенистой речке Сок-су.

Сначала тропочка идет метров 200 вверх вдоль берега Абакана, а затем по правой стороне распадка начинает забираться вверх. Собственно, здесь уже как таковой тропки нет. Приходится карабкаться вверх под 70-80 градусов, хватаясь за ветки и камни. В этой ситуации очень помогают посохи, которые мы предусмотрительно прихватили с собой.

Через полчаса – "небо с овчинку", разговоры умолкли, только Агаша еще щебечет, но и у нее появилась одышка. Временами такая крутизна и отвесы, что просто жуть! Забрались в такие дебри, что трудно даже сориентироваться, где находимся и куда следует идти дальше. Мне кажется, что нужно идти ближе к шумящей в распадке речке, но Агаша отвергает это предложение: "Не! Там-то мы не пройдем!" и забирает еще больше вправо к верхнему "берегу" распадка.

Среди этого хаоса, из нагромождения скал, камней и вековых деревьев, она только одним ей присущим чутьем выбирает единственно правильное направление и путь. Время в этой изматывающей ходьбе, вернее карабканье, плетется так же медленно, как и наши ноги, а конца горе и не видно. Через полтора часа наступает "мертвая точка" – ноги как неподъемные гири и сердцу тесно в груди.

Кажется, что уже ни один шаг сделать не сможешь. Делаем короткую передышку, но склон такой крутой, что сесть и расслабиться не удается. Согнувшись и упершись в колени руками, жадно хватает ртом разреженный горный воздух. Для устранения гипогликемии (понижение сахара в крови) проглатываем по кусочку сахара и конфете. Некоторым требуется и "нитронг" – тяжко сердцу.

Однако долго отдыхать и расслабляться нельзя. Вновь лезем "на небо", теперь уже не на физических, а только на волевых усилиях. Через два часа вышли к болоту. Такого подъема в здешних местах я еще не проходил. Кошмар! А как же Агаша так часто преодолевает его, чтобы принести сено козам? Поистине и молочка-то не захочешь!

Далее подъем идет полого в гору и можно, отдышавшись, посмотреть по сторонам. Попадаются следы и помет медведя, в одном месте он разрыл нору барсука, и уничтожил запасы. Бывалые таежники говорят – когда барсук обнаруживает, что его запасы на зиму уничтожены, то он кончает жизнь самоубийством – на каком-нибудь дереве находит переплетающиеся веточки. Просовывает туда голову и повисает. Мы даже осмотрели все деревья возле разрытой норы, но барсука-самоубийцу не нашли.

Тропка, идущая по болотине, пружинит под ногами, местами сапоги чавкают по грязи. В таких местах четко видны следы медведя, косули, зайца. По этой тропке, правда тогда менее заметной, мы уже ходили четыре года назад, и сейчас она уверенно ведет нас к избе. Вскоре показываются красные от прихваченного морозцем кипрея, зарастающие "поля" Лыковых. Тайга быстро взялась за залечивание ран, нанесенных ей людьми. На пашнях уже подрастают молоденький березняк и малина.

Переходим речку по бревенчатому мостику и начинаем подъем в пологую горку к избе. Речка у избы, так же как и раньше, прекрасна. Стремительно она несет свои бело-пенистые воды вниз, ударяясь о лобастые камни и рассыпаясь на множество струек и миллионы брызг. Но поблизости от речки картина значительно изменилась. Лабаз, стоявший у берега, развален медведем. Да и вокруг он изрядно поработал. Изба покосилась в сторону двери, как бы присела. Возле нее много разбросанного хлама – здесь тоже наводил "порядок" хозяин тайги. Из открытой двери пахло мышиным холодом старой, брошенной людьми избы.

Нагнув голову на пороге, входим, как в яму, в темную и сырую избу. Впечатление самое тягостное. Даже Агаша, качая головой, скорбно удивленно говорит: "Как жили, как жили-то?" Почти все из пожитков и утвари Агаша уже перетаскала на Еринат. Оставлено самое необходимое на случай прихода сюда – чугунки для приготовления пищи, икона и пара священных книг – для молитв. Ненужные вещи разбросаны в беспорядке по закопченной избе и придают ей еще более печальный вид. Я всегда испытываю неприятно тревожное чувство в заброшенных людьми избах, которых так много сейчас в Сибири, и поэтому спешу выйти наружу.

Пашня у избы, когда-то часто выполотая и ухоженная, с четкими рядками посадок, сейчас интенсивно зарастает. Наверное, и могилы Акулины Карповны, Натальи и Саввина, расположенные к верху на этой пашне, скоро скроются среди молодой поросли и трудно их будет найти. А пока что кресты мы обнаруживаем без труда. Молча стоим, обнажив головы. Когда и кто придет еще на эти могилы, затерянные в безбрежной Саянской тайге?

Спускаемся вниз к избе – нужно готовить обед. Агаша уже развела маленький костерок у входа в избу, среди камней, специально предназначенных для этой цели. В котелке весело булькает какая-то похлебка. Помешивая ее длинной деревянной ложкой, Агафья сетует на медведя: "Сухари-то все съел! Под крышей висели". Чуть в стороне мы тоже развели костер и готовим обед. Николай Алексеевич Линков что-то жует всухомятку. Мы приглашаем его отобедать с нами. Он, хоть и старовер, но не отказывается от нашей пищи. Только посматривает, чтобы куда-то отлучившаяся Агаша не застала его за "мирской" трапезой. Тогда ему, вероятно, тот испытательный срок, который он сейчас проходит, Лыковы не зачтут – ведь это грех!

Погода портится, тянет тучи, начинает временами пробрасывать дождик. Что делать? Оставаться ночевать здесь или идти обратно на Еринат? А если пойдет настоящий дождь? Как будем спускаться с крутой каменистой горы к Абакану? Но и ночевать в этой промозглой и грязной избе что-то не хочется, а на улице – нет теплых вещей, да и медведь где-то рядом, а что у него на уме, одному богу известно. Решаем возвращаться.

Агаша собирает все, что необходимо взять с собой. Александр Матвеевич потихоньку снимает, стараясь делать это незаметно. Но цепкий глаз Агафьи все замечает, и она внезапно срывается: "Ну что это такое?! Проходу не дает со своими съемками!" Лицо ее напряженное, даже злое, глаза мечут "гром и молнии". Первый раз ее вижу такой сердитой, "сошедшей" с ровного, доброжелательного тона. Видно, и впрямь довел ее до "белого каления" Александр Матвеевич со своими греховными съемками. Еще несколько минут она не может успокоиться, даже на юмор перестает реагировать.

Нагрузившись трубами, гвоздями, листовым железом и прочим необходимым в хозяйстве скарбом, выступаем в обратный путь. На нижней пашне нас заинтересовал странный сарайчик. В нем сложена из камня низкая печь с ровным как стол верхом, прикрываемым от дождя крышей – "шалашиком". Агаша поясняет, что это "растило" – устройство для проращивания картофеля. Печку протапливают, камни нагреваются и на них укладывают слой картофеля, в течении 2-3 недель его на этом "растиле" проращивают, а после появления крепких росточков высаживают в землю. Ранние посевы картошки на еду садят – вкуснее (вероятно, больше крахмала). Поздние посадки "менее вкусны", но они лучше сохраняются и поменьше клубень – как раз для посадки и экономнее.

Начинает моросить дождь, по небу тянет черные тучи, недалеко прямо по нашему курсу раскатился оглушительный гром. Выскакиваем из леса на опушку к болоту. И сразу, как по мановению волшебной палочки, все резко меняется. Сквозь тучи блеснуло солнце, и все пространство болота как бы завешано прозрачной тканью из серебряных нитей "слепого" дождя. Сочетание красок просто ошеломляет. В очередной раз природа подарила нам замечательную картинку, которую не сыщешь, ни на одном полотне художника. Но любоваться пейзажами некогда, нужно торопиться.

Вскоре начинается спуск с горы. Дождь все усиливается, а с середины горы становится почти проливным. Как мы и предполагали, спуск с горы в такую погоду оказался жутким. В течение часа мы съезжали по мокрой траве, мху и камням, прилагая все усилия, чтобы устоять на ногах и не сорваться вниз. Сильно нарушала равновесие и мешала двигаться среди кустов и деревьев наша неудобная ноша из скрученных листов железа и труб, которые так и норовили за что-нибудь зацепиться или изменить твой, и так не устойчивый, центр тяжести. По много раз каждый из нас оказывался и на "четвертой точке", катился вниз.

Выручало очередное дерево или куст на пути. Но когда мы, летя вниз, ухватывались за спасительную ветку, то с дерева за шиворот опрокидывался холодный "душ". Все промокли и выдохлись, было уже не понятно, то ли дождь застилает глаза или собственный пот, ручьями стекающий с нас. Удивительно, что никто не убился и не переломал кости. Хоть и мокрые, но с удовольствием остужаем разгоряченные лица в студеной воде Абакана. Брод через реку. Домой приплетаемся уже в сумерках, около девяти часов вечера. Жуткий поход! Все так вымотались, что даже есть никто не хочет.

Интересно, а какое артериальное давление у Агафьи после таких нагрузок? Оказывается нормальное – 120/70 мм рт.ст. А вот у меня разница между систолическим и диастолическим давлением уменьшилось – 115/90, что, по-видимому, свидетельствует о перегрузке сердца. Устало сижу и поглядываю на узенькую лавку, прикидывая в уме, как ее можно расширить, чтобы хорошо отдохнуть ночью.

В уме уже выстраивается сложный план, как это можно сделать, где прибить поперечные планки, сделать ножки и приладить доску. Но домыслить свой план я не успеваю. Вероятно, мысли хорошо отражаются на моем лице, понятны Агафье и совпадают с ее намерениями. Но долго думать над этой проблемой она не будет. Моментально в ее руке оказываются топорик и доска, выколотая из кедрового бревна.

Через несколько минут лавка стала уже значительно шире. Причем, сделала Агафья это намного проще и надежнее, чем представлялось мне. Осталось только поблагодарить хозяйку за заботу и в блаженстве растянуть уставшее тело на лавке. Для Агафьи этот день тоже не прошел бесследно – она всю ночь ворочается и стонет от усталости.

6 сентября. Утро морочное, блеклое. Подстать ему, после вчерашней "разминки", наше самочувствие и настроение. Встаем поздно – в девятом часу. Решаю немного "встряхнуться" и иду на рыбалку. Природа сегодня тихая и мягкая, на траве и кустах капельки утренней росы. Воздух влажный и "вкусный". Иду под пологом векового леса и в голове, вдруг, всплывают неизвестно где прочитанные мною данные о нем.

Вспоминается, что в лесном воздухе на один кубический метр приходится до 10-15 тысяч отрицательных ионов, тогда как в воздухе городов – 1 тысяча, а в помещениях и вовсе мало – только 25-100. А ведь повышенная ионизация активирует в организме человека дыхательные ферменты, увеличивает содержание кислорода в крови, снижает в ней концентрацию глюкозы и фосфора, усиливает биотоки мозга. Ионизированные частички извлекают из воздуха до четверти радиоактивных веществ.

В кедровом лесу на высоте роста человека содержится значительно меньше микробных клеток, чем в наших стерильных операционных. При этом не требуется мощная дезинфекция и многочасовая работа бактерицидных ламп. Так что, вон под тем толстенным кедром, стоящим здесь не менее двухсот лет, можно было бы удобно разместить операционный стол и без боязни занести инфекцию спокойно оперировать. Вот только в какой "кедр" воткнуть вилку от всех наших приборов, контрольной и дыхательной аппаратуры?

Средний кедр за год дает до 30 килограммов ореха, "сливки" из которых в три раза питательнее коровьих. По своей калорийности кедровый орех превосходит говядину, яйца и сало шпик. Жирность ядрышка по весу доходит до 60-80%, а белка в нем в 4 раза больше, чем в пшенице. Орех содержит токоферол (витамин Е) и ланолиновую кислоту, которая предотвращает отложение жировых бляшек на внутренней поверхности кровеносных сосудов и развитие атеросклероза.

Пока я прикидываю в уме все преимущества лесных дебрей, сам лес делает свое дело – чувствую, что с каждой минутой вялость тела и духа уходят из меня, появляется упругость движений и нарастает рыбацкий азарт. Прошел с удочкой от Еринатской горы до нашего костра, но клева нет. Перешел Еринат и попробовал счастье в устье Туй-дая. Результат тот же. Углубляюсь вверх по говорливой речке с маленьким водопадиком. Вскоре русло речки расширяется, а сама она распадается на несколько рукавов.

На песчаной косе видны свежие следы медведя, уходящие в прибрежный кустарник. Невольно пристально вглядываюсь в переплетения веток. А не желает ли хозяин со мной познакомиться? Но все тихо кругом, движений в лесу и кругом не видно, только настойчивым фоном шумит река. Однако желание идти вверх по речке и углубляться в дебри почему-то пропало. Возвращаюсь в устье Туй-дая к водопадику.

Подбрасываю здешним хариусам то красную, то черную мушку, но они упорно не желают их замечать. А может, их здесь вовсе нет? Или их выловил недавно прошедший мишка? Стараюсь подбросить мушку поближе к самому водопадику, но удилище короткое. Делаю еще несколько шагов вперед и, поскользнувшись на мокром камне, лечу в речку.

В последний момент, выкинув немыслимое па, каким-то чудом не падаю плашмя в воду, а только встаю на четвереньки, окунув руки по локоть в речку, да зачерпнув холоднючей воды в сапоги. Выкарабкиваюсь на берег и оглядываюсь назад. А не хохочет ли хозяин тайги над моими выкрутасами? Но нет! Мишки нигде не видно. Поднимаю голову и вижу на другой стороне Ерината своих товарищей. Шум воды заглушает хохот, вижу только раскрытые рты и машущие мне руки. Интересно, успел ли Александр Матвеевич запечатлеть на пленку мои художества? С пустыми руками и хлюпающей в броднях водой возвращаюсь к костру сушиться.

День пасмурный, но и в такую погоду места кругом очень красивые. Основные хозяйственные дела сделаны, и мы собрались вокруг дымокура, отгоняющего мошку. Записываем рассказы Лыковых о своем житье, об историях, случавшихся с ними за долгие годы отшельничества. В свою очередь, задаем им вопросы по специальной социологической программе, составленной доцентом, кандидатом педагогических наук Петром Сергеевичем Гранкиным. В этой программе 176 вопросов, ответы на некоторые помогут определить образованность и воспитанность Лыковых, развитость их физической, интеллектуальной, эмоциональной и волевой сфер. Кроме того, предстоит выяснить и роль труда в становлении семьи и воспитании детей Лыковых. Вероятно, вдумчивый последующий анализ этого вопросника поможет сделать социологам интересные и полезные для людей выводы.

После обеда провожу медицинский осмотр Лыковых. Они уже спокойно воспринимают мое предложение послушать их и измерить давление. Конечно, как и в предыдущие разы, перкуссия и аускультация идут через одежду. Предложить им раздеться у меня, конечно, не возникает мысли, да это и не обязательно. Ведь и через рубашку все прекрасно можно прослушать. А вот их душу и возникшее между ними доверие нужно поберечь.

В легких у Карпа Иосифовича дыхание прослушивается по всем полям, слева чуть жестковатое, хрипов нет. Тоны сердца чистые, слегка приглушенные, ритм правильный. Печень и селезенка не увеличены. Артериальное давление 135/90 мм рт.ст., пульс 44 удара в минуту.

У Агаши дыхание везикулярное, чуть ослабленное и жесткое слева, там же единичные сухие хрипы, тоны сердца ритмичные, ясные. Печень и селезенка не пальпируются. Артериальное давление 115/70 мм рт.ст., пульс 70 ударов в минуту. Окружность груди в одежде 89 см, талии 77, рост – 151 см.

Вечером чуть накрапывает дождь, заедает мошка. Рыбачил у скалы с гротом, но вновь ничего не поймал. Рыба бастует? Или я разучился рыбачить? Немудрено, что и так, ведь в последние годы в нашей Сибири мало осталось мест, где можно оттачивать мастерство рыбакам. Оскудели реки и озера, их запасы разграблены воинствующими и потерявшими совесть, вооруженными мощной техникой браконьерами, вытравлены промышленными отходами, задушены газовыми выбросами гигантов индустрии, сметены молевым сплавом леса, глобальными изменениями климата и состава воды в результате строительства "самых крупных в мире" плотин и гидроэлектростанций.

Вечером дед рассказывает свои чудные истории нашим новым товарищам по экспедиции. Как всегда, язык его ярок и эмоционален. Агаша готовит ужин, молится, играет с кошкой, охотно включается в разговоры. Лыковы соскучились по общению с людьми, и спать мы ложимся только во втором часу ночи.

Засыпаю под молитву Агаши: "Господи помилуй! Господи по-ми-л-у-й!" Но спится плохо. Вначале из-за жары – изба натоплена, как баня, да и заедает мошка. К утру становится холодно, вынужден укрываться детским одеяльцем, которое выдала мне Агаша. Подтянешь его на грудь – мерзнут ноги, сдвинешь на ноги – мерзнут бока. Но это все мелочи жизни! Главное мучает вопрос: согласятся ли Лыковы на взятие у них анализов мочи и крови? Еще с вечера я приготовил баночки под анализы мочи и отдал отцу и дочери. Получится или нет?

7 сентября. Встаю в восьмом часу утра. Агаша уже хлопочет по хозяйству, мимоходом читает молитву. Видя, что я проснулся, она и Карп Иосифович тут же сообщили, что баночки уже заполнены и, закрытые крышечками, стоят снаружи у избы. Порядок! Половина дела сделано.

День разгорается яркий, видны четкие контуры окружающих гор на фоне голубого неба. Значит, вертолет должен, как мы и договаривались, прилететь за нами сегодня, и погода этому не помешает. Мои товарищи зовут завтракать к костру, но мне не до этого – нужно успеть до отлета взять анализы крови у Лыковых. Конечно, если они на это согласятся.

Спрашиваю Агашу: "Можно ли расположить свои пробирки, шприцы, иглы на обеденном столе?" – "Это-то нельзя, все-таки едим на нем". Но тут же находится выход – она накидывает на стол какую-то цветастую тряпку. "Теперь можно!" После предварительного разговора и разрешения, подготавливаю все для взятия анализов крови и прошу Агашу присесть на чурку к столу.

Засучив рукав, устраиваю ее левую руку на столе, накладываю жгут. Пока все идет спокойно. Уговариваю ее, как маленькое дитя: "Сделаю только маленький укольчик, как комарик укусит". Вскрываю упаковку одноразовой стерильной иглы и при свете электрического фонарика (в избе темно и мне подсвечивает фонариком Николай Алексеевич Линков) мгновенно вкалываюсь в локтевую вену. Агаша даже не ойкнула, сидит со спокойно-отрешенным лицом. Чувствуется, что полностью мне доверяет и знает, что ничего плохого я ей не сделаю.

Наверное, я переживал больше, чем она. Набираю кровь самотеком во флакончик с гепарином, а затем еще 5-6 миллилитров в сухую пробирку. Все! Анализ взят! Свершилось почти невероятное, на что я даже не надеялся. Спрашиваю: "Больно было?" – "Не! Вот лани (прошлым годом) палец поранила, так неделю ничего от боли делать не могла". И как всегда – смеется.

Далее приглашаю к столу Карпа Иосифовича. Тот тоже спокойно садится. Спрашивает: "Для чего это нужно?" Объясняю: "Чтобы изучить ваше здоровье и определить, есть ли какие заболевания, которые я не смог определить, когда слушал трубкой и измерял давление". – "Едак, одак!" – в согласии кивает дед головой и кладет руку на стол. Снова быстрый вкол, но дед все же успел ойкнуть. Через иглу без шприца кровь забрана. После отстаивания плазма отделена в другие флакончики и все это упаковано в специальный бикс и коробку. Теперь ее в лес в холодок, прикрыв корой.

Завтрак у костра. Разговоры. День яркий-яркий, солнце палит нещадно. Даже на верхушках гор после вчерашнего легонького дождя и сегодняшнего палящего солнца растаял снег. В ожидании вертолета у избы собрались все в оживленной беседе. Александр Матвеевич снимает тайком всю эту компанию, забираясь то в чащу, то даже на чердак. Агаша прекрасно слышит работу киноаппарата, поэтому мы стараемся все время занимать ее разговорами, отвлекать. Долгое время она не может обнаружить Александра Матвеевича, который засел на чердаке, но потом все же он найден к всеобщему смеху. Приходится ему покинуть свой "скрадок" и присоединиться к нашим разговорам.

Время идет, а вертолета все нет. А это сейчас главное – анализы не должны пропасть. Пробирки с кровью уже зарыты в землю, там будет как в холодильнике.

Уже час дня. Отправляюсь варить обед на костре возле Агашиного лабаза. Через некоторое время похлебка и чай готовы. Обедаем без аппетита, идет вялое перепихивание фразами. Обед давно съеден, а вертолета все нет.

Тайга почти вся еще зеленая, только кое-где появилась желтизна. День великолепен! Иду к речке. Пить воду прозрачно-студеную, зачерпнув ее из Ерината, одно блаженство. Красота кругом непередаваемая! Как жаль, что Тамара побоялась отпустить со мной младшую дочь Валерию. Просто непростительно, как много она потеряла, не увидев и не прочувствовав всю эту прелесть Природы.

Окунувшись в эту красоту, душа смягчается, добреет, и сам человек становится чище и совершеннее. Забираюсь на большой камень среди реки и умиротворенно гляжу вокруг. Вода беспрерывно, убаюкивающее шумит. Ярчайшее, палящее солнце. Накатывает истомная дремота, я даже чуть не свалился с камня в реку. Нет, надо заняться делом. Обмываюсь по пояс ледяной водой Ерината и, удобно устроившись на камне, начинаю писать дневник.

Отмечаю, что условия жизни на Еринате лучше, чем "в северу" и, тем более, чем "на речке". Когда ходили к избе на речке Сок-су, Агаша сама отмечала, что там воздух хуже, тяжелее дышать. Это и понятно, потому что там значительно выше над уровнем моря. Да и у членов нашей экспедиции акклиматизация на Еринате протекает благоприятнее – меньше одышка, ни у кого, за исключением меня, не было артериальной гипертензии. Земля на Еринате лучше – чернозем, больше березняка.

По наблюдениям Лыковых, там, где растут березы, климат мягче, а земля плодороднее. Посмотрев на эти великолепные места, новую избу и хорошие земли мне стало спокойнее за Лыковых. Да и сами они сейчас на взлете духа. Думаю, что все их великие старания по переезду на Еринат были оправданы. Здесь несравненно лучше. А если еще Николай Алексеевич и его жена Матрена останутся здесь жить, то Лыковым, конечно, будет значительно легче управляться по хозяйству. Да и на случай болезней или травмы есть кому помочь. Вот только сойдутся ли характерами и верой?

Три часа дня, а вертолета все нет. Устав ожидать его, пошли к избе пилить и колоть дрова. Я вначале отобрал отстоявшуюся в пробирках плазму и перенес по одному миллилитру в две другие заранее приготовленные пробирки со специальной жидкостью – так, как мне велели сделать наши лаборанты. Все надежно упаковал, спрятал в земляной "холодильник" и тоже пошел пилить дрова.

В 17 часов вертолета нет. Бросил делать хлев для коз и пошел копать возле речки "холодильник" для анализов. Вода все же холоднее, чем земля. Выкопал яму среди прибрежных камней так, чтобы там циркулировала вода из речки. Поставил большую кастрюлю в яму, в нее коробку с анализами, с боков напихал камушков и закрыл крышку. Сверху, чтобы не прогревало солнце, прикрыл еще листком железа и ветками лиственницы. Вертолет, наверное, сегодня уже не прилетит.

Вечером я в поварах. "Помогает" мне шустрая белочка, что крутится рядом. Она нисколько не боится меня. Когда я обращаюсь к ней со словами, она перестает суетиться и, кажется, внимательно слушает. А вот, взлетев на ветку рядом стоящей пихты, сверху с любопытством заглядывает в котел: "Что это там варится?" Сварены похлебка из риса и тушенки, сухое молоко, таежный чай из смородины, брусничника, листьев рябины. Уработавшись за день, уплели вчетвером весь котел.

В восьмом часу вечера стало ясно, что вертолет не прилетит и ночевать нам опять в Лыковской избе. Разожгли большой костер, пришли Агаша и Николай Алексеевич. Разговоры, разговоры, разные истории, воспоминания, знакомые и незнакомые имена и, конечно, байки о медведях. Вскоре в Курумчумском ущелье появилась, как прожектор сквозь ели, луна и начала медленно вкатываться по треугольной Туй-дайской горе. Идет вверх точно по краешку горы, только четко вырисовываются острые верхушки деревьев. На верхней трети луна закатилась за гору.

В разговорах Агафья вновь недобрым словом поминает Ерофея: "Лез целоваться, не вызвал врача к больному деду, говоря: "Пусть помирает", спрятал деньги, высланные Николаем Алексеевичем, не стал помогать перетаскиваться на новое место..." Дружба кончилась?

У костра засиделись до половины двенадцатого. Натягивает тучи. Боюсь, что пойдет дождь, вода в реке поднимется, и все анализы уплывут или замокнут. Дед снова предлагал соболя: "Дочки-то и жена есть. Возьми". Конечно, я вежливо, стараясь не обидеть Карпа Иосифовича, отказался.

8 сентября. Утро мокрое, моросит дождь. Настроение неважное. Похоже, что вертолета вновь не будет. За утренним разговором выясняется, что Агаша знает отечественную историю. Были царь Николай, Ленин, Сталин, Брежнев, Михаил Сергеевич Горбачев ("это сейчас-то"). Дед расспрашивает, как сейчас устроено наше государство. "Литва-то присоединилась ли?" – спрашивает Агаша. Дед тоже задает много вопросов. Пришлось попотеть, отвечая на них. Утром Агаша достала с лабаза туесок с топленым маслом. Оказывается, его прислали родственники и поэтому есть его можно.

Попутно выясняем, что если бы масло было в стеклянной посуде, то его, даже полученное от единоверцев, есть было бы нельзя.

Разжигаем костер, готовим завтрак. Настроение унылое. Накрапывает дождик, но тучи высоко, горы открыты. Через каждые полчаса бегаю к "холодильнику" к речке, проверяю, не поднялся ли уровень воды. Но вот потянул юго-западный ветерок, на небе появились голубые просветы. Брызнуло солнце и сразу все заискрилось, заиграло кругом, особенно мокрые камни на берегу реки. А деревья так и усыпаны бриллиантами. Однако над Курумчукской горой и долиной висит черная туча.

После завтрака снесли все вещи вновь к костру возле лабаза на речке – нужно быть готовым к быстрой погрузке в вертолет, который сядет рядом на косе Ерината. От нечего делать чешем языки. А Агаша подписывает всем нам командировки. На официальном бланке она старательно выводит: "Прибыл 21 августа, выбыл 26 августа от Адама лета 7495 года. Писала Агафья на Йринате" (цифры она указывает, конечно, буквами, как было принято раньше на Руси).

Спрашиваю: "Агаша, что труднее – писать или дрова рубить, картошку копать?" Отвечает: "Писать трудно, поболее посидишь, так окрепнешь (в смысле занемеет тело, устанешь). Таки-то дела (рубить дрова, копать), ежеле по силе, легче! Письмов-то я много переписала, много (с интонацией, что проделала огромную работу)". И, резюмируя, добавляет: "И что за труд – работает три пальца, а болит все тело". Прямо-таки философское обобщение.

Оказывается, сегодня праздник Сретенье, Лыковы с утра усердно молятся, особенно много дед, читает по Семидесятнику. Агаша внимательно его слушает. Читает Карп Иосифович без очков, но не очень быстро, иногда с затруднением. В этих случаях Агаша, сидящая далеко от деда, по памяти подсказывает и поправляет его.

Время течет томительно медленно. Мои товарищи затеяли добычу серы на костре, я наблюдаю за природой. Окраска тайги быстро меняется. За сегодняшнюю ночь много появилось желтизны, горы буреют. К середине дня поднялся холодный ветер, низко несет облака. Весь день с сильным ветром, холодает. Пришлось надеть все имеющиеся одежки. За двугорбую скалу зацепилась темная туча. Уже часа три вершина покрыта ею. Туча как бы все расширяется вокруг горы, а отцепиться от нее не может. Холодно так, что даже не верится, что вчера палило солнце и можно было раздетым позагорать и умыться в Еринате.

Уже шестой час вечера, и надежд на вертолет почти никаких. Как жаль – пропадут анализы. В Еринате чуть прибывает вода, видно, вверху идет дождь. А вообще-то попахивает снегом. Нужно из Ерината "холодильник" переносить в землю. Если к шести часам вертолета не будет, то выкопаю яму возле избы и туда помещу анализы.

Все нервничают, разговоры уже переговорены. Что делать дальше? Идти на Каир? Для этого нужен весь световой день – дорога часов на 8-9 и очень даже трудная. Кстати, при тряске на ходу взятая на анализы кровь может пострадать. Думаю, что А.П.Черепанов решил, как и зимой, проучить нас и предоставить выбираться самим. Не зря в прошлый раз он говорил, имея ввиду деда и нас: "Надоел этот тунеядец, скорей бы он сдох, так перестали бы к ним ездить". Вертолет сегодня так и не прилетел.

Разбираем с Агашей ее аптечку. Еще раз рассказываю, какие травы и мази следует применять в случае необходимости. В почете у Агафьи пропасол, уже не раз приносивший ей облегчение. Попутно, видя у избы на полке подсолнечное масло в бутылках, пытаюсь объяснить Агафье пользу его использования в пищу. Однако выясняется, что магазинное масло Лыковы есть не могут. Но и оно в хозяйстве сгодиться – им мажут обутки из маральей шкуры, чтобы смягчить их.

Вечером Лев Степанович читает Лыковым последнюю статью В.М.Пескова о них в "Комсомольской правде". Внимательно слушают, но соглашаются не со всем, что там написано. Так, Агаша эмоционально отрицает, что киношники (сотрудники центрального телевидения) оставили плохой след и вынудили Лыковых убежать на Еринат, сменить место жительства. Ежели бы тятя не сломал ногу, то еще бы летом перешли на Еринат", – говорит Агафья.

В вечерней молитве Агафья упоминает свою сестру Наталью. Оказывается, сегодня все Натальи именинницы и Агаша молится за них.

Вечер проводим у костра возле избы. Как всегда, в разговоре одна тема сменяет другую. Витольд Игнатьевич посоветовал Лыковым делать мыло из папоротника. Для этого его нужно сжечь в ямке и получить массу, дающую пену и пригодную для стирки. В разговоре Агафья упоминает, что Ерофей бросал кошку на растерзание собакам. Далее с тревогой она утверждает, что Ерофей говорил: "Как только тятя умрет, я приду к тебе жить". Обсуждается вопрос, как обезопасить Агашу от Ерофея. Лев Степанович обещает принять определенные меры воздействия на Седова. Я успокаиваю Агафью, говоря, что Ерофей только пошутил и ничего плохого он ей не сделает.

Неторопливый разговор продолжается. Речь идет о возможности заключения договора Лыковых с Абазинским промхозом о натуральном обмене. Например, Лыковы сдают в промхоз картошку или соболя (Агафья может их ловить капканами – "плошками"), а взамен получают муку, крупу, соль. Узнаем, что Лыковы делают ложки из березы или ольхи, другие породы дерева для этого не подходят.

К полуночи разговоры постепенно затихают. Как завороженные, затаив дыхание, наблюдаем фантастическую картину лунной ночи. Полная ярчайшая луна заливает окрестную тайгу, горы и реку феерическим светом. Создается удивительно контрастная – из свет и тени – картина. А Еринат внизу – уже не река, а струящийся, переливающийся, шумящий поток серебра.

9 сентября. Утро холодное, росистое, небо с редкими тучками. Из-за Курумчукской горы снизу просвечивает солнце. Пробежка, умывание в реке, сон как рукой сняло. С утра провожу врачебный "обход". Измеряю артериальное давление у Лыковых. У Карпа Иосифовича 135/90, пульс 52 удара в минуту с единичными экстрасистолами, у Агафьи – 110/60 и 73, соответственно. В месте вкола иголок воспалительных изменений нет никаких, общее самочувствие хорошее.

Собираем свои вещи в рюкзаки и сносим к костру у речки. Будем ждать вертолет. Решили, если к пяти часам вечера он не прилетит, то пойдем на Каир с ночевкой на "Севере". После завтрака Агафья и Николай Алексеевич пришли к нашему костру на речке. Агаша щеголяет в войлочных сапожках, когда-то подаренных Эльвирой Викторовной. Но сапожки сильно поизносились и сквозь дырки видны грязные пальцы. Однако сапожки теплые и мягкие и очень нравятся Агафье.

Из рассказа Николая Алексеевича Линкова узнаем некоторые подробности о нем. Родился в 1927 году 27 января в Курганской области. Проработал 40 лет, сейчас на пенсии. Чувствуется, что он человек образованный и начитанный. Служил в армии с 1945 года в Германии, а затем в Польше. Десять лет был радистом в танковых войсках, а затем техником-электриком в авиации. После службы работал в Киеве на студи документальных фильмов, а последнее время в Поти, все время электриком. Имеет 4-х детей.

По словам Николая Алексеевича, и Агаша это подтверждает, он является дальним родственником Лыковых. Его бабушка или прабабушка была замужем за Фомой Лыковым, который являлся братом Иосифа, отца Карпа Иосифовича. Сегодня у костра и раньше, когда мы ходили "на речку", Николай Алексеевич ел приготовленную нами пищу из нашей посуды.

По-видимому, староверские каноны для него не очень обязательны. Как-то это отразится на его отношениях со строгими старообрядцами?

В ожидании вертолета помогаем Агафье утащить в избу от лабаза огромные куски соли, другое имущество, сваленное под лабазом. Приделываем "бортик" к лавке деда, чтобы он снова не свалился с нее и не сломал ногу или еще что-нибудь. Подарил Агаше рыболовные крючки. "Заездки" для ловли рыбы устроить на реке у них сил и времени, конечно, не хватит, но, может, хоть на удочку поймают хариуса.

День переменно облачный, тепло, видимость прекрасная, но вертолета все нет. Продукты кончаются, на обед остался рис и сахар. Что дальше? Проголодавшись, в обед с удовольствием поглощаем постную рисовую кашу, хлеб и таежный чай.

Сегодня в тайге появилось много желтой краски. День постепенно запасмурнился, но погода летная, а вертолета нет. Собираемся идти пешком. У Виталия Игнатьевича и Александра Матвеевича нет бродней. Агаша снабжает их своими, на Каире у геологов мы их оставим, и при случае они передадут Лыковым. Путь впереди трудный, первая половина его нам неизвестна, груз тяжелый (кинокамера, магнитофон, штатив и прочее), но делать нечего – нужно уходить.

Без 20 минут четыре укладываем свои рюкзаки, подгоняем все, чтобы не мешало в длительном пути. От костра все пошли наверх, в избу, попрощаться с Карпом Иосифовичем. Я, укладывая рюкзак, несколько задержался. Вдруг слышу за спиной: "Игорь Павлович, посох-то возьми". Вижу, что Агаша протягивает мне свой посох, хорошо отделанный и большой, с которым она прошлый раз ходила с нами на "речку". Лицо при этом не как обычно улыбающееся со смешинками в глазах, а грустно-серьезное. Благодарю и наказываю Агаше, что если после нашего ухода прилетят вертолетчики, то пусть они на обратном пути смотрят нас по косам, мы постараемся на них выскочить из тайги.

Поднимаемся к избе, прощаемся с Карпом Иосифовичем. Старик явно расстроен, благодарит меня за помощь с ногой, приглашает еще приезжать: "За все вам благодарение. Впредь, ежеле сможете, милости просим. Семье-то вашей всей привет. Увидимся ли еще?". Благословляет нас в путь: "Благословение Господне!"

Провожать нас идут Агаша и Николай Алексеевич. У костра все присели на дорожку. Теперь в путь. Вскоре после "вертолетной" косы наша экспедиция сворачивает влево по высохшей протоке, а провожающие машут нам на прощание. Хоть и грустно расставаться, но в этот раз я ухожу с более легкой душой. Вероятно, потому, что место жительства явно лучше предыдущих, оно ниже над уровнем моря (около 1000 м), Лыковы на нем чувствуют себя лучше. Новая просторная изба, хорошая пашня, появление помощников у Агаши – все это вселяет определенный оптимизм относительно предстоящей трудной зимовки и дальнейшей судьбы Лыковых.

Под увесистыми рюкзаками быстро разогреваемся. Решили немного срезать путь к броду через исток Б.Абакана, но залезли в такие завалы, возникшие в половодье, что с трудом вылезаем из этой массы перепутанных и переплетенных бешеной силой вешних вод огромных, вырванных с корнем деревьев. Стараюсь, перелезая через колдобины, меньше трясти рюкзак, где драгоценный груз – анализы крови Лыковых.

Через полчаса вышли к броду через Абакан. Вода небольшая, и свободно перейдя его в этом месте, где мы это делали, когда ходили с Агашей на "речку", углубляемся по еле заметной, временами исчезающей, тропке в чащу прибрежной тайги. Путь этот еще никто из нас не проходил, но наставления Агаши помогают находить верное направление. Вскоре выходим на довольно длинный островок и пересекаем его по прямой. Абакан набирает силу, он уже значительно шире, а в узких местах несется с бешеной силой. Представляю, что здесь делается в половодье!

Постепенно река втягивается в каменный каньон. Справа и слева высоченные, прорезанные за столетия током воды, скалы. На дне этого высоченного и длинного коридора чувствуешь себя малюсенькой букашкой. В прошлые разы мы любовались этим каньоном от "северной" избы Лыковых, а сейчас ощущаем всю его грандиозность, ползя по его дну.

Через полтора часа делаем привал. Здорово выдохлись, пробираясь по заваленной валежником тайге, карабкаясь по курумникам и выворачивая ноги на камнях, прикрытых сверху таким мягким мхом. С наслаждением сбрасываем рюкзаки и расправляем затекшие плечи. Оглядываюсь назад и с огорчением отмечаю, что та треугольная гора с огромной осыпью, которая находится против стоянки Лыковых, отодвинулась от нас совсем не на много. Топать нам еще и топать.

Проглатываем по ложке сухой фруктозы, хранящейся у Льва Степановича, и сгрызаем по сушке, из оказавшихся в рюкзаке у запасливого Витольда Игнатьевича. Ему всех тяжелее, сказывается возраст (около 60 лет) и то, что он вообще первый раз в тайге. Часть его груза берет себе Александр Матвеевич, хотя он и так загружен выше всякой меры. Но он самый молодой (42 года), сильный и тренированный, является инструктором по туризму и такие переходы ему не в новинку.

Снова в путь. В одном месте правая скала резко выдвигается в реку и нависает под отрицательным углом над просохшей сейчас протокой. А под скалой огромная яма, заполненная чистейшей зеленоватой водой, занесенной сюда в паводок. Место настолько красивое, что Александр Матвеевич не выдерживает, сбрасывает рюкзак и достает свою кинокамеру. Через 2,5 часа хода каньон начинает сужаться, и впереди уже угадываются "Щеки", что не далеко от северной избы Лыковых, где мы собираемся переночевать. Конечно, со всем своим грузом мы не полезем вверх к избе, а оставим часть его на тропе, чтобы завтра, спускаясь, забрать.

Продолжаем идти вперед, часто натыкаясь на следы и помет медведя. В одном месте на песке четкий свежий след и Александр Матвеевич запечатлевает его фотоаппаратом на память. Забрались в глухую тайгу, уйдя довольно далеко от реки. По моим представлениям, мы вскоре должны выйти к "Агашиному" озеру. Но что это? Ухо улавливает какой-то необычный звук. Кричу: "Стойте! Вертолет!". Точно, все явственнее звук крутящихся винтов. Бросаемся на пролом влево к реке. Александр Матвеевич с удивительной быстротой, как горный козел, перескакивает поваленные деревья, со своим огромным грузом вырывается вперед, и когда я выхожу на берег, то вижу, что он уже пытается вброд перейти протоку и выйти на косу. Но делает он это там, где вода течет спокойно.

Дно и камни хорошо видны и кажется, что здесь мелко и легко перейти. Но прозрачность воды обманчива, тихое течение говорит о глубине. Сквозь шум воды и звук вертолета кричу и показываю Александру Матвеевичу вправо вниз, там метрах в 150 видны буруны переката, значит, на косу можно перейти там. Да и торопится уже не куда. Вертолет, не заметив нас, ушел по каньону в направлении избы Лыковых. Но ведь они должны будут вернуться и мы, чтобы не упасть на бурном перекате, сцепившись руками по парам, переходим на косу.

Сбрасываем рюкзаки и начинаем натаскивать сушняк, чтобы разжечь сигнальный костер. Но сделать это не успеваем, вертолет уже возвращается. Усиленно машем руками, даже кричим, как будто нас могут услышать летчики. Я поднимаю над головой красный рюкзак. Вертолет наплывает на нас на довольно большой высоте и кажется, что он сейчас пролетит мимо, так и не заметив нас. Но нет, он замедляет скорость, делает разворот и, снижаясь, вновь заходит на нас с верховьев реки. Вот уже МИ-8 мягко опускается рядом, чуть не сбивая нас с ног воздушным вихрем. Радостные, затаскиваем наши рюкзаки и себя в машину. Быстрый подъем – и вот уже сверху прекрасно видно по правому борту зеленое "Агашино" озеро, а затем и "Щеки". На "прилавке" горы мелькают заброшенные, краснеющие кипреем пашни Лыковых и "Северная" изба. А вскоре проплывает внизу и поселок геологов на Каире. Идем домой в Таштып.

Минут через тридцать вертолет делает неожиданный поворот и начинает снижаться на домики "Горячего ключа". Это дикий целебный радоновый источник, пользующийся большой популярностью среди народа. Но добираться сюда очень далеко и трудно, он "самодеятельный", без медицинского обслуживания, всего около десятка домиков. Впечатление удручающее.

Спросив разрешение пилота отлучиться на 5 минут, идем осматривать сам источник. "Лечебница" представлена небольшим сараем из досок, разделенным на три отсека. В первом – колодец, из которого можно почерпнуть воду ковшом на длинной ручке, висящим здесь же на стене. Пробуем воду, она теплая (37 гр. С) и почти безвкусная, с легким привкусом железа. Во втором отсеке – радоновая "ванна". По стенам развешано белье, откуда-то снизу, "из преисподней", слышны мужские голоса. Приглядевшись в темноте, видим проделанную в полу дырку с лесенкой. Освещения внизу нет, так что ничего не видно, только слышны голоса принимающих "ванну".

В третьем отсеке лечатся больные с гнойными ранами. Общее впечатление очень тягостное, поражает полное отсутствие элементарной санитарии и гигиены. У соседнего домика замечаем раскрасневшегося после ванны, пышущего здоровьем начальника ГРП Анатолия Петровича Черепанова, вероятно, главного виновника нашего долгого сидения в ожидании вертолета. Но выяснять отношения некогда, да и не к чему, уже крутятся винты вертолета и пора спешить к нему.

Часам к восьми вечера мы благополучно приземляемся в Таштыпе. Командир экипажа Иван Иванович любезно осведомляется, есть ли где нам переночевать. Благодарим за работу и, конечно, за доставку и спешим в гостиницу.

На мою удачу у гостинице стоит медицинский "Пазик" в котором находится и.о. главного врача Таштыпской больницы Иннокентий Иннокентьевич Ивандаев. Прошу его срочно провести анализы крови и мочи Лыковых. С его стороны проявлен живейший интерес. Тут же по рации в больницу вызвана лаборант Панфилова Любовь Александровна. К тому моменту, когда мы приезжаем в больницу, она уже на месте и в течение короткого времени ею квалифицированно проведены клинические анализы. Кровь, несмотря на долгое хранение, хорошо сохранилась в таежном "холодильнике". Остальные, более сложные анализы мы доделаем в Красноярске.

10 сентября. В 6 часов утра к гостинице "Тасхыл" подкатил "Уазик", любезно предоставленный главным врачом, и я отбыл в Абакан, чтобы доставить анализы быстрее в лабораторию. Утро такое туманное, что уже в нескольких метрах ничего не видно. Едем как бы на ощупь. Но вот поднялись на перевал и навстречу начало пробиваться солнышко, а туман растаял.

В аэропорту Абакана с помощью врача медпункта взят билет на Красноярск (стараюсь как можно быстрее попасть в Красноярск, чтобы сдать кровь в лабораторию). Около 11 часов дня я в Красноярске. Забегаю домой только переодеться и сразу мчусь в клинику, неся драгоценные пробы крови Лыковых. Заведующая нашей экспресс лаборатории Людмила Леонидовна Чепелева немедленно начинает колдовать над анализами. На следующий день многие анализы, характеризующие различные функции организма, готовы. Остатки крови я передаю в институт медицинских проблем Севера для определения иммунного статуса Лыковых. Это больше всего меня интересует. С большим желанием и интересом врач-иммунолог Светлана Викторовна Цимбаленко берется за работу. Но объективную характеристику иммунитета Лыковых мы будем иметь только через несколько дней, методики определения пока что сложны и трудоемки.

И вот можно подвести итог исследований. У Карпа Иосифовича количество лейкоцитов оказалось в пределах нижней границы нормы (4,1 тыс/мкл), относительное число лимфоцитов превышает верхнюю границу нормы (40%), что позволяет поддерживать абсолютное число лимфоцитов в пределах физиологических колебаний (1,64 тыс/мкл). Однако качественный состав лимфоцитов существенно нарушен. Так, относительное число Т и В-лимфоцитов в 2-2,5 раза ниже нормы (24% и 4%, соответственно). За счет лимфоцитоза общее количество Т и В-лимфоцитов в пределах нижней границы нормы. Определение субпопуляций Т-лимфоцитов по методу Кожевникова выявило резкое снижение (до 12%, против нормы 30-35%) восстановленных и ранних (до 4%, против 30-35%) Т-лимфоцитов, т.е. они снижены в 2,5 и 8 раз, соответственно, по сравнению с нормой.

Определение гуморального иммунитета по уровню иммуноглобулинов ( метод Манчини) показало, что иммуноглобулины А и М находятся в пределах нормы (2,41 и 1,52 г/л соответственно), а иммуноглобулин-джи существенно повышен до 29,94 г/л, против 8-16,6 г/л в норме, что может свидетельствовать о наличии в организме хронического воспалительного процесса (вероятно, в легких). Антитела на вирус паротита в крови не обнаружены. Отмечалась эозинофилия до 9%, скорость оседания эритроцитов (СОЭ) не изменена (8мм/час).

По приведенным данным можно сказать, что у Карпа Иосифовича отмечались существенные качественные и количественные сдвиги, как со стороны клеточного, так и гуморального иммунитета. Специфические антитела на одно из самых распространенных вирусных заболеваний (паротит) отсутствуют вовсе.

Анализ крови Карпа Иосифовича на тромбоциты (220 x 109/л), гемоглобин (143 г/л) и количество эритроцитов (4,6 x 1012/л) нарушений не обнаружил. Мочевина, остаточный азот не изменены (4,99 и 17,85 ммол/л, соответственно). Общий белок крови в пределах нормы (70 г/л), однако альбуминовая фракция снижена (до 48,3%), а глобулиновая – повышена, в основном, за счет гамма-глобулинов (27,7%). Соответственно снижен альбуминово-глобулиновый коэффициент до 0,93.

Повышение глобулинов также может свидетельствовать о наличии в организме воспалительного очага. Содержание хлоридов, натрия и калия в плазме оказалось повышенным до 150, 7,0 и 156 мэкв/л, соответственно. Это, вероятно, связано с тем, что Карп Иосифович уже употребляет соль в рационе питания и организм, привыкший в течение многих лет к отсутствию ее в пище, еще полностью не адаптировался к повышенной солевой нагрузке. Определение реакции крови показало на сдвиг в щелочную сторону (pH = 7,50).

Возможно, это тоже результат излишней нагрузки натрием, содержащимся в поваренной соли. Уровень 17-кетостероидов в моче, свидетельствующий об андрогенной и глюкортикоидной функции надпочечников, в пределах нормы (0,34 мкМоль/мл). В анализах мочи белка, сахара и других нарушений не найдено. Концентрационная функция почек по удельному весу мочи (1019) сохранена.

Исследование крови Агафьи показало, что общее число лейкоцитов в пределах нормы (4,4 тыс/мкл), процентное содержания лимфоцитов увеличено до 43%, при нормальном абсолютном числе лимфоцитов (1,89 тыс/мкл). Качественный состав лимфоцитов, так же как у Карпа Иосифовича, существенно нарушен. Относительное число Т-лимфоцитов снижено до 38%, при абсолютном их числе в пределах нормы (0,72 тыс/мкл). Относительное и абсолютное число В-лимфоцитов снижено до 2% и 0,04 тыс/мкл, соответственно.

Определение субпопуляций Т-лимфоцитов показало резкое снижение восстановленных (до 10%, в 3 раза ниже нормы) и ранних (до 2%, в 15 раз ниже нормы) форм. Определение гуморального иммунитета обнаружило небольшое снижение иммуноглобулина-А (до 0,96 г/л) и резкое повышение иммуноглобулина-джи (до 34,96 г/л). Специфических антител на паротит в крови не обнаружено. Таким образом, у Агафьи, так же как у отца, выявлены существенные нарушения клеточного и гуморального иммунитета, отсутствие специфического иммунитета на паротит.

Исследование мочи Агафьи не выявило каких-либо отклонений от нормы. Концентрационная функция почек сохранена (удельный вес 1021), остаточный азот и мочевина крови в пределах нормы (19,22 и 5,5 ммол/л). Белковая функция печени не нарушена: общий белок крови 74 г/л, альбуминов – 62,4%, глобулиновые фракции не изменены. Пигментообразовательная функция печени не изменена – билирубин крови непрямой 10,5 мэкв/л. Как и у Карпа Иосифовича, у Агафьи отмечается некоторое повышение хлора, натрия и калия в крови (115, 150 и 6,8 мэкв/л, соответственно), сдвиг реакции крови в щелочную сторону (pH = 7,50). Исследования крови на тромбоциты (210 x 109/л), гемоглобин (135 г/л), количество эритроцитов (4,4 x 1012/л) и цветной показатель (0,9) нарушений не выявило.

Таким образом, проведенные исследования иммунной системы позволяют ситуацию с Лыковыми правомерно сравнить с той, которая возникает, когда маленькие дети впервые приходят в детский садик и сразу начинают беспрерывно болеть от контактов с различными штаммами микробов и вирусов, циркулирующих в данном коллективе. Однако в отличие от детей, у которых реактивность иммунных систем высока и в выработке специфического иммунитета активно участвует вилочковая железа (тимус), у взрослых Лыковых она уже практически не может надлежащим образом сработать, т.к. с возрастом подвергается инволюции.

Известно, что вилочковая железа регулирует ответную реакцию как клеточного, так и гуморального иммунитета. Она осуществляет дифференциацию из стволовых кроветворных клеток тимусзависимых Т-лимфоцитов, которая идет как в самой железе, так, вероятно, и под действием выделяемых ею гормональных веществ, в лимфатических узлах, селезенки и в крови. При этом формируются эффекторные киллерные Т-лимфоциты, ответственные за клеточный иммунитет, и регуляторные Т-лимфоциты: хелперы (помощники в образовании антител) и супрессоры, тормозящие иммунный ответ.

Тимус является центральным органом иммунной системы и эндокринной железой одновременно, интенсивно развивается к 10-12 годам, а наибольшая масса его наблюдается в 30 лет. В последующие годы функция вилочковой железы прогрессивно снижается.

С учетом сказанного, и того, что полностью изолировать Лыковых уже нельзя, да и сами они почувствовали интерес к общению с людьми и нуждаются в их помощи, то имеется реальная угроза заболевания Лыковых какой-либо привнесенной инфекцией. И если случаев заболевания Лыковых от приходящих к ним на стойбище людей пока еще не зафиксировано, то это объясняется, очевидно, тем, что больные люди к ним не приходят (в наших экспедициях это неприложный закон), да, и, конечно, помогает мощный фитонцидный фон окружающегося леса.

Другое дело, когда Лыковы сами попадают в поселки, где имеется скопление людей и часто с активной инфекцией. Тогда вероятность заболевания у Лыковых резко возрастает, что уже неоднократно доказала жизнь.

Комментарии: