Советские будни глазами иностранных либералов

В год 70-летия Фултонской речи, навсегда связавшей образ России с «железным занавесом», еженедельник "Weekend" представил спецпроект о тех, кому удавалось за него проникнуть и рассказать об увиденном.

1926 год. Вальтер Беньямин: «Они делают каждый день изматывающим»

Немецкий философ и теоретик культуры Вальтер Беньямин поехал в Москву зимой 1926 года по двум причинам: во-первых, в середине 20-х он, как многие европейские интеллектуалы, все больше склонялся к марксизму, надеялся наладить общение с русскими единомышленниками, планировал статью о Гете для "Большой советской энциклопедии", даже думал вступить в партию. Во-вторых, в Москве жила его любовь — латышская коммунистка Ася Лацис. В СССР Беньямин провел два месяца, там его ждали только бесконечный неуют, недоумения и разочарования — любовные, рабочие, политические. Вместо страны победившего коммунизма он обнаружил трагическое переплетение паранойи и абсурда. Свой, наверное, самый интимный и болезненный текст он не планировал к печати — впервые "Московский дневник" был опубликован в 1980 году, русский перевод вышел в середине 90-х.

* * *
1. Оппозиция, какой ее желали бы видеть на Западе — устранившаяся от дел и страдающая под игом интеллигенция — не существует, или, вернее сказать, больше не существует. Она — пусть с разного рода оговорками — заключила мир с большевиками и была уничтожена. В России нет — как раз вне партии — иной оппозиции, кроме самой лояльной.

* * *
2. Основная единица времени — "сейчас". Это значит "тотчас". В зависимости от обстоятельств это слово можно услышать в ответ десять, двадцать, тридцать раз и часами, днями или неделями ждать обещанного. Как и вообще нелегко услышать в ответ "нет". Выявление отрицательного ответа — дело времени. Потому катастрофические потери времени, нарушение планов постоянно на повестке дня, как "ремонт". Они делают каждый час предельно напряженным, каждый день изматывающим, каждую жизнь — мгновением.

* * *
3. Административные правила меняются день ото дня, да и трамвайные остановки блуждают, магазины превращаются в рестораны, а несколько недель спустя — в конторы. Это поразительное экспериментальное состояние — оно называется здесь "ремонт" — касается не только Москвы, это русская черта. В этой доминирующей страсти заключается столько же наивного стремления к хорошему, как и безграничного любопытства и отчаянной удали. Вряд ли что еще сильнее определяет Россию сегодня. Страна день и ночь находится в состоянии мобилизации, впереди всех, разумеется, партия.

* * *
4. Это представляется очень вероятным, когда видишь, сколько раз здесь приходится назначать совещание, чтобы оно наконец состоялось. Ничто не происходит так, как было назначено и как того ожидают,— это банальное выражение сложности жизни с такой неотвратимостью и так мощно подтверждается здесь на каждом шагу, что русский фатализм очень скоро становится понятным. ... В доме, где есть только свечи, жить проще, чем в доме, где есть электрическое освещение, но электростанция то и дело прекращает подачу тока.

* * *
5. Деревенская сущность Москвы неожиданно открывается в пригородных улицах со всей откровенностью, ясно и безусловно. Возможно, нет другого такого города, в котором огромные площади оказываются по-деревенски бесформенными и словно размытыми после непогоды растаявшим снегом или дождем.

* * *
6. В читальном зале много шахматных столов. Благодаря Ленину, который сам играл в шахматы, в России эта игра оказалась санкционированной.

* * *
7. Тротуар поразительно узок, к земной поверхности здесь относятся столь же скупо, сколь расточительно к воздушному пространству. К тому же лед у стен домов лежит так плотно, что часть тротуара не пригодна для ходьбы.

* * *
8. Кто проникнет в российскую ситуацию глубже, тут же потеряет склонность к абстракциям, которые даются европейцу без особого труда.

* * *
9. Каждая мысль, каждый день и каждая жизнь существуют здесь словно на лабораторном столе. И словно металл, из которого всеми способами пытаются получить неизвестное вещество, каждый должен быть готов к бесконечным экспериментам.

* * *
10. В музее на меня особое впечатление произвела коляска, подаренная князем Разумовским одной из дочерей Петра Великого. <...> Все это богатство собиралось таким образом, что у него не может быть будущего. Не только его стиль, но и форма приобретения мертвы. Оно, должно быть, тяготило последних владельцев, и можно себе представить, что чувство обладания им вполне могло сводить их с ума. Теперь же при входе в эту сокровищницу висит портрет Ленина, как обращенные в христианство язычники устанавливают крест там, где раньше приносили жертвы старым богам.

* * *
11. Еще кое-что я заметил в последние дни: не только снег заставит меня тосковать по Москве, но и небо. Ни над одним из других городов-гигантов нет такого широкого неба. Это из-за того, что много низких домов. В этом городе постоянно ощущаешь открытость русской равнины.

* * *
12. Можно сказать, что то немногое, что знают в России о загранице, находится в том же положении, что червонец: в России это очень большая денежная ценность, а за границей его даже не включают в курсы валют.

* * *
13. Величайшее внимание в России обращается на четко — до мельчайших нюансов — определенную политическую позицию. В Германии достаточно лишь в общих чертах обозначить политическую ориентацию.

* * *
14. "Время — деньги" — для этого поразительного лозунга на плакатах потребовался авторитет Ленина; настолько чуждо русским такое отношение ко времени. Они растрачивают все. (Можно было бы сказать, что минуты дня них — словно опьяняющий напиток, которого им все мало, они хмелеют от времени.)

* * *
15. Россия сегодня — не только классовое, но и кастовое государство. Кастовое государство — это значит, что социальная значимость гражданина определяется не представительной внешней стороной его существования — скажем, одеждой или жилищем,— а лишь исключительно его отношением к власти. Это имеет решающее значение и для всех, кто с ней непосредственно связан. И для них возможность работы открывается тогда, когда они не становятся в демонстративную оппозицию к режиму.

* * *
16. Прежде чем произнести суждение перед посторонними, его десять раз обдумают. Потому что в любой момент партия может мимоходом, неожиданно выразить свою позицию, и никто не хотел бы оказаться дезавуированным. Поскольку лояльные убеждения для большинства если и не единственное благо, но все же единственная гарантия прочих благ, каждый обращается со своим именем и своим голосом так осторожно, что граждане стран с демократической конституцией его не понимают.

* * *

1930 - 1974 годы. Роберт Робинсон: «В этой стране ничего нельзя сделать в одиночку»

В 1930 году 23-летний Роберт Робинсон, единственный чернокожий рабочий завода Форда в Детройте, был приглашен в СССР в рамках программы по обучению советских специалистов. Из-за кризиса в США он решил продлить свой годовой контракт на Сталинградском тракторном заводе еще на год, в 1932-м согласился на предложение перебраться на Первый шарикоподшипниковый завод в Москве, а в 1934-м был показательно избран в Моссовет. После этого Робинсон не смог продлить свой американский паспорт и прожил в СССР еще 40 лет. Его не коснулись чистки, он пережил эвакуацию, получил высшее инженерное образование, не вступил в партию, не завел близких друзей, не женился и не перестал мечтать выбраться. В 1974 году с помощью посла Уганды в Москве Робинсон получил визу и разрешение на отпуск в Кампале и больше не вернулся. В своей автобиографии, вышедшей в 1988 году, 80-летний старик, только что вновь ставший гражданином США, предельно отстраненно описывает свою жизнь в стране, где "хорошие и честные люди умирают несчастными", и советует не слишком очаровываться перестройкой — по крайней мере, пока жителям СССР не будет гарантировано право свободно пересекать границу. По-русски книга Робинсона вышла в 2012 году в переводе Галины Лапиной (Санкт-Петербург, "Симпозиум").

* * *
1. Ленинград меня поразил. Ничего подобного я не видел ни в одном городе. Деревянных домов нет вовсе — все либо каменные, либо кирпичные. И никакой стали и стекла! <...> Вагоновожатыми были женщины! У нас такого не встретишь! Вначале я нашел это странным и даже неправильным, но потом, подумав, решил, что подобные отличия Советского Союза от Запада — признак прогрессивности, которую я со временем смогу оценить.

* * *
2. Поведение русского человека по отношению к иностранцам обычно проходит несколько стадий. Приветливость сменяется грубостью, но, если иностранец терпелив, не теряется и не раздражается, русские чаще всего снова становятся самими собой — вполне разумными людьми.

* * *
3. Глядя на то, как они сидят с закрытыми глазами, подставив лица солнечным лучам, можно подумать, что перед вами — солнцепоклонники. По выражению лиц чувствовалось, что некоторые из них даже разговаривают с солнцем, просят его как можно дольше изливать на них свое тепло, воздают ему хвалу за наслаждение, которое оно им доставляет. <...> Это показалось мне любопытным — люди словно пытались запастись солнечной энергией.

* * *
4. Городом высокой моды Москву нельзя было назвать. Прохожие на улице одеты даже хуже, чем в Ленинграде. Многие женщины шли довольно странной походкой из-за того, что туфли были им явно не по ноге. Позже я узнал, что в России невозможно купить обувь или одежду, как на Западе. Власти выдают талоны на эти товары, но в магазинах их почти никогда не бывает.

* * *
5. Угрюмость, непредсказуемость поведения, а часто и грубость, свойственную многим русским, замечают только те из иностранцев, которые живут среди них годами, поскольку во время непродолжительного общения русские способны сдерживаться. Прожив в Советском Союзе первые десять лет, я достаточно насмотрелся на русских, чтобы понять: если я решусь жениться, то, как в случае с некоторыми из моих друзей-иностранцев, жена может оказаться для меня неразрешимой загадкой.

* * *
6. Качество шарикоподшипников, которые производили на моем заводе, было неважное. В Москве ходили слухи о том, что в советских самолетах используют шведские или американские подшипники, поскольку отечественные при нагревании трескаются, и никто эти слухи не опровергал.

* * *
7. Хотя слово "черномазый", которым в России называют негров, буквально значит "темнокожий", за ним угадываются представления о том, что своей темной кожей африканцы обязаны необычайно сильному возбуждению во время полового акта. Из некоторых фраз, брошенных моей гостьей, я заподозрил, что ее подослали, чтобы проверить, действительно ли черные не контролируют свою сексуальность, и найти мое слабое место.

* * *
8. Ягоду и других подсудимых признали виновными и приговорили к расстрелу. На следующий день весь завод погрузился в уныние. За сорок четыре года жизни в Советском Союзе я понял, что русские не только способны бесконечно предаваться тяжелым думам, но и наделены сверхъестественной способностью предчувствовать опасность. <...> Не то чтобы рабочие скорбели о главе тайной полиции — другом он им явно не приходился. Скорее они готовились к новым страданиям, предчувствуя их приближение.

* * *
9. Помню, я пошел на вечерний сеанс в кино. Показывали кинохронику. Когда на экране красноармейцы-пехотинцы и бронемашины проходили по Бессарабии, зал встал: все принялись аплодировать, громко выражать свое одобрение, кричать "ура" и угрожающе потрясать в воздухе кулаками. Они откровенно гордились тем, как их родина опустошает беззащитную страну. Меня это поразило.

* * *
10. Людская река текла мимо остолбеневших милиционеров и разливалась по храмам. Неважно, что не было священников, чтобы прочесть молитву,— каждый молился сам. <...> Я подумал, что известие о фашистском вторжении неслучайно пришло именно в воскресенье: впервые после долгого перерыва люди смогли собраться в церкви.

* * *
11. Я узнал о фанатической нетерпимости русских к своим же советским согражданам на второй год войны. К нам на завод прислали большую группу желтокожих мужчин из Узбекистана и Казахстана, чтобы заменить ушедших на фронт рабочих. В действующую армию азиатов старались не брать, а направляли их в строительные батальоны: считалось, что им можно доверить разве что лопаты и кирки, но не оружие. Они ворочали камни, валили лес, строили дороги, как американские каторжники.<...> Заводские относились к ним с брезгливостью; послушать их, так азиаты были и глупые, и ленивые, и злобные, и вероломные, да еще от них плохо пахло.

* * *
12. На печи спали дядя Миша и тетя Ольга. Хотя холоднее зимы я за все время в России не знал и супруги не раз предлагали мне разделить с ними их ложе на печке, я вежливо отказывался. По-моему, им трудно было понять мой отказ — для русского человека выживание важнее благопристойности.

* * *
13. Стоять перед экзаменационной комиссией было для меня настоящей пыткой. Я заметил, что русские вообще любят держать вас в состоянии неопределенности. Такое впечатление, что они испытывают удовольствие, глядя на то, как вы волнуетесь.

* * *
14. Как я устал от того, что в этой стране ничего нельзя сделать в одиночку. С тех пор как я переехал сюда, я практически всюду бывал только в группе — в группе ходил в кино, в группе собирал ягоды, в группе посещал музеи.

* * *
15. Хотя антисемитизм был широко распространен в Советском Союзе, по сравнению с темнокожими арабами евреи в глазах русских были верхом совершенства. <...> Вечером того дня, когда было объявлено о победе Израиля, мои соседи по комнате бросили вызов официальной проарабской, антиизраильской пропаганде и беззастенчиво распили бутылку за победу евреев.

* * *
16. Русские часто ведут себя крайне непредсказуемо. Думаю, что виной тому страшно холодные зимы. Иногда невозможно понять, что с ними происходит. В те дни, когда температура опускалась до минус тридцати градусов, я заранее знал, что стану свидетелем аномального поведения. Я нередко наблюдал, как та или иная женщина без явной причины вдруг замрет, уставится в одну точку, начнет плакать и раздражаться.

* * *

1932 год. Памела Линдон Трэверс: «В России нет укромных местечек»

В 1932 году молодая писательница и журналистка Памела Линдон Трэверс, за восемь лет до этого эмигрировавшая из Австралии в Англию, посетила СССР. К этому времени паломничества в страну великого эксперимента стали важнейшей частью советской культурной дипломатии: экскурсоводы показывали иностранным гостям передовую страну, те, возвращаясь, писали восторженные отчеты. Трэверс не была левачкой, не видела в коммунизме светлого будущего человечества, но из фашизма и коммунизма, идейное противостояние которых обретало все более четкие очертания, предпочитала скорее коммунизм. Революция не внушала ей священного ужаса — она пыталась увидеть картину "настолько реальную, насколько это возможно", дистанцироваться и от навязываемого парадного образа СССР, и от сложившейся литературной традиции воспевания чудесной страны. Книга "Московская экскурсия" вышла в Англии в 1934 году, за два месяца до "Мэри Поппинс".

* * *
1. Государство, где лев мирно лежит подле ягненка, а кулак — бок о бок с пролетарием, существует лишь на бумаге. Считать, что, превратив столь непримиримых противников в супругов, спящих в одной постели, можно создать желанное бесклассовое общество,— значит признать себя жалким идеалистом и благодушествующим филантропом по отношению к России, поставившей своей целью механизацию, а не гуманизацию государства.

* * *
2. Все говорят о России как о святыне. А мне кажется, Советская Россия уже слишком стара и слишком крепко стоит на ногах, чтобы принимать ее за ребенка-вундеркинда, затесавшегося среди прочих государств.

* * *
3. Ну вот, началось единение. Унылость, всеобщая серость, совершенная одинаковость людей проникают и в нас. Мы заражаемся привычкой, которую замечаем в каждом встреченном нами русском: жить вполсилы, сберегая драгоценную энергию, и учимся терпеть, терпеть, терпеть.

* * *
4. Настоящему большевику одиночество ни к чему. Он так устроен, что его единственное желание — это работать в шайке, спать в шайке и наслаждаться жизнью тоже в шайке.

* * *
5. Как бы нам хотелось спрятаться в укромном местечке от этих взглядов и мирно вкусить подбадривающего напитка, но в России нет укромных местечек.

* * *
6. Принципы — вот это слово! Оно звенит в ушах каждую минуту. Без принципов вы в России все равно что покойник. Зато, усвоив советские принципы, можете быть сколь угодно беспринципны. 7. Как же я устала от постоянного снобизма по поводу рабочих — он стократ хуже, чем снобизм нашего высшего класса. Советское государство на самом деле еще более буржуазно, и деление на классы здесь куда жестче. Так что само оно именно то, что так осуждает.

* * *
8. В России иметь работу, рабочее место — это признак социальной значимости. Служить Государству — высочайшая моральная доблесть, Государство прекрасно сознает это и использует с максимальной для себя выгодой. Наверное, ранние христиане чувствовали во времена гонений то же самое.

* * *
9. В комнате для двухлеток несколько маленьких старичков сидели за столом и старались не пролить кашу на свои передники. Они выглядели серьезными и угрюмыми, словно понимали смысл плаката, протянутого через всю комнату. Гид перевела его для нас. "Игра — не забава, а подготовка к труду".

* * *
10. Несмотря на грязь и невзрачность обстановки, лица заключенных сияли радостью. А почему бы и нет? Антиобщественный поступок, который привел их за решетку, стал для них глотком свободы, позволив вырваться из общей массы. Проявление индивидуальной воли, видимо, воспринимается в России так же, как приступ запоя на Западе: это огонь, который очищает.

* * *
11. Россия еще не изжила влияние Достоевского: исступленное сострадание сочетается здесь с бессмысленной жестокостью. На днях я стала свидетельницей того, как двое мужчин, привычно ругавшихся на улице, вдруг наскочили друг на дружку, один из них повалил противника и ногой пнул лицом в грязь. Папаша, братишка, возлюбите друг друга! Я убил Ивана за то, что он украл мой перочинный ножик.

* * *
12. И вот — последняя сцена: девушки-комсомолки с натугой толкают огромные вагонетки с углем (или железом, а может, свинцом) вверх по наклонному скату — неужели это аллегория пути в рай? — Равноправие полов в России! Триумф женщины! — осипшим и теперь шуршащим, как бумага, голосом победно подытожил режиссер.

* * *
13. Сидя в русском театре, начинаешь понимать, как Советскому государству удалось довести страну до крайности: добавьте к природной склонности к актерству непрекращающуюся пропаганду и бесконечные плакаты, и вы сможете приручить человека к нынешнему режиму. Афиши, громкоговорители и личная склонность все превращать в театр способны убедить любого, что он играет ведущую роль в большевистском пышном спектакле и что без его участия вся сценическая конструкция Советской России обратится в руины.

* * *
14. А., которому время от времени поддакивала жена, все выше и выше взлетал по лестнице риторики. У меня возникло ощущение, что эти двое, как и все русские, которых я встречала, заняты надуванием огромного мыльного пузыря своей веры — не сознавая, что он неизбежно лопнет, они мчатся во весь опор к распаду, хаосу и торжеству реальности.

* * *
15. Вы не представляете, насколько Россия обостряет ваши чувства. Вы сокращаетесь в одном измерении, но одновременно волшебным образом расширяетесь в другом. Зрение остается соразмерным, поскольку всегда найдется чем порадовать глаз; но слух, обоняние, осязание и вкус оказываются совершенно лишними.

* * *
16. Человек мысли — таким предстает Ленин на портретах и фотографиях. Единственная человеческая черта, которую можно на них различить,— это самодовольство, которое на фоне столь нечеловеческой мощи воспринимается с облегчением. Во всяком случае оно убеждает нас — хотя бы отчасти,— что Ленин был человеком, а не просто мозгом на двух ногах.

1957 год. Габриэль Гарсиа Маркес

«СССР: 22 400 000 квадратных километров без единой рекламы кока-колы»

В 1957 году тридцатилетний колумбийский писатель и журналист Габриэль Гарсиа Маркес отправился в большое путешествие за "железный занавес". После восточного Берлина, Праги и Варшавы он приехал в Москву, где оказался гостем знаменитого VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Это был момент наибольшей открытости СССР за долгие годы: в Москву приехали десятки тысяч человек со всего мира, и советские граждане получили возможность практически свободно общаться с ними.

Маркес в статье "СССР: 22 400 000 квадратных километров без единой рекламы кока-колы", опубликованной в журнале "Кромос", оговаривается, что оказался в Москве при необычных обстоятельствах. Однако он сделал все, чтобы попытаться понять настоящее устройство советского общества, о чем и написал свой одновременно невероятно язвительный и исполненный искренней симпатии к советским людям репортаж. Позже Маркес еще дважды посетил СССР, уже будучи автором "Ста лет одиночества" (в 1979 году) и Нобелевским лауреатом (в 1987-м). По-русски статья впервые была опубликована в 1988 году в журнале "Латинская Америка" (перевод Н. Попрыкиной).

1. Кажется, ты путешествуешь в направлении недостижимого горизонта по совершенно особому миру, где все по своим размерам превышает человеческие пропорции и нужно полностью изменить представления о нормах, чтобы попытаться понять эту страну.

2. Возможно, самой большой ошибкой Сталина было его желание во все соваться самому, вплоть до самых потаенных уголков личной жизни. Полагаю, с этим связана атмосфера мелочного деревенского ханжества, которая пронизывает все в Советском Союзе. Свободная любовь, рожденная из революционных крайностей,— легенда прошлого.

3. Советские люди, к сожалению, не пьют кофе и завершают трапезу чашкой чая. Они пьют его в любое время дня. В лучших отелях Москвы подают китайский чай такого поэтического свойства и с таким тонким ароматом, что хочется вылить его себе на голову.

4. Русский алфавит таков, что, мне казалось, буквы на объявлениях разваливаются на части, и это производило впечатление разрухи.

5. Москва — самая большая деревня в мире — не соответствует привычным человеку пропорциям. Лишенная зелени, она изнуряет, подавляет. Московские здания — те же самые украинские домишки, увеличенные до титанических размеров. Будто кто-то отпустил каменщикам столько пространства, денег и времени, сколько им надо, чтобы воплотить обуревающий их пафос украшательства.

6. Исчезновение классов — впечатляющая очевидность: все одинаковы, все в старой и плохо сшитой одежде и дурной обуви. Они не спешат и не суетятся, и кажется, все их время уходит на то, чтобы жить.

7. У меня профессиональный интерес к людям, и думаю, нигде не встретишь людей более интересных, чем в Советском Союзе.

8. Это народ, который отчаянно жаждет иметь друзей.

9. Москвичи, обладающие замечательной непосредственностью, оказывали подозрительно единодушное сопротивление, едва мы обнаруживали желание посетить их дом.

10. В тех случаях, когда мы оказывались втянутыми в гигантский механизм фестиваля, мы видели Советский Союз в его волнующей и колоссальной стихии. Но едва, подобно заблудшим овцам, попадали в круговорот чужой незнакомой жизни, обнаруживали страну, погрязшую в мелочном бюрократизме, растерянную, ошеломленную, с комплексом неполноценности перед Соединенными Штатами.

11. Старая американская шутка о том, что советские люди считают себя изобретателями множества самых простых вещей, начиная с вилки и кончая телефоном, в действительности имеет объяснение. В то время как западная цивилизация в ХХ веке шла по пути впечатляющего технического прогресса, советский народ пытался разрешить многие элементарные проблемы, живя за закрытыми дверями. Если однажды иностранный турист встретит в Москве нервного лысоватого парня, который станет утверждать, что он изобретатель холодильника, не надо считать его сумасшедшим: вполне возможно, он на самом деле изобрел холодильник, много лет спустя после того, как он стал повседневностью на Западе.

12. Советская действительность становится понятнее, когда поймешь, что прогресс развивался здесь в обратном порядке.

13. Я беседовал о Сталине со множеством людей. Мне показалось, что они высказываются вполне свободно, полагая, что всесторонний анализ спасет миф. Но все без исключения наши собеседники в Москве говорили: "Теперь все изменилось"... Мы спросили одного преподавателя музыки из Ленинграда, которого встретили случайно, какая разница между прошедшим и настоящим. Он не колебался ни секунды: "Разница в том, что сейчас мы верим". Из всего слышанного это самое любопытное обвинение против Сталина.

14. Советским людям свойственно впадать в экзальтацию при выражении своих чувств. Они выражают радость столь зажигательно, как будто танцуют казачью пляску, готовы отдать последнюю рубаху и, прощаясь с друзьями, плачут настоящими слезами. Но они становятся в высшей степени осторожными и скрытными, едва заговорят о политике.

15. Пока женщины заняты на дорожных работах, в Советском Союзе выросла такая тяжелая промышленность, которая за 40 лет превратила страну в одну из двух великих держав, но производство предметов потребления отстало. Тому, кто видел скудные витрины московских магазинов, трудно поверить, что русские имеют атомное оружие. Но именно витрины и подтверждают правдивость этого факта: советское ядерное оружие, космические ракеты, механизированное сельское хозяйство, электростанции и титанические усилия по превращению пустынь в сельскохозяйственные угодья — все это результат того, что на протяжении 40 лет советские люди носили скверные ботинки и плохо сшитую одежду и почти полвека переносили суровые лишения.

16. В Советском Союзе не найдешь книг Франца Кафки. Говорят, это апостол пагубной метафизики. Однако, думаю, он смог бы стать лучшим биографом Сталина.

1964 год. Герберт Дж. Уэллс

«Россия во мгле»

Английский фантаст-предсказатель побывал в России трижды: в 1914 году по приглашению секретаря русского посольства в Лондоне графа А. Бенкендорфа; в 1920 году по приглашению Льва Каменева — в этот приезд он встретился с Лениным; последний раз — в 1934 году, когда состоялась его встреча со Сталиным. О своей второй поездке Уэллс написал несколько статей в газету Sunday Express; практически сразу эти статьи были выпущены в виде книги, стремительно переведенной и вышедшей на русском уже в 1921 году. В Москве Уэллс жил у своего друга Максима Горького, с которым он познакомился в Америке в 1905 году.

Россия завораживала Уэллса: у него было множество дружеских связей с русскими и эта страна часто фигурировала в его фантастических романах — как место утопии или антиутопии, но в любом случае как проявление возможных крайностей. В "России во мгле" Уэллс сочувствует большевикам, но не в том смысле, что поддерживает их действия и взгляды (это как раз не так), а в буквальном — они для него как дети с игрушечным оружием, сбитые с толку текстами Маркса; размышлениям о том, как целая страна оказалась во власти его теории, во многом и посвящена эта книга. Текст цитируется по изданию 1964 года (переводчики И. Виккер и В. Пастоев).

1. Я ясно видел, что многие большевики, с которыми я беседовал, начинают с ужасом понимать: то, что в действительности произошло, на самом деле — вовсе не обещанная Марксом социальная революция, и речь идет не столько о том, что они захватили государственную власть, сколько о том, что они оказались на борту брошенного корабля. Я старался способствовать развитию этой новой и тревожной для них мысли.

2. Почти все, с кем мы встречались, казались удрученными и не вполне здоровыми. В этой неблагоустроенной, полной повседневных трудностей обстановке очень редко попадается жизнерадостный, здоровый человек.

3. Во всем Петрограде осталось, пожалуй, всего с полдюжины магазинов. Есть государственный магазин фарфора, где за семьсот или восемьсот рублей я купил как сувенир тарелку, и несколько цветочных магазинов. Поразительно, что цветы до сих пор продаются и покупаются в этом городе, где большинство оставшихся жителей почти умирает с голоду и вряд ли у кого-нибудь найдется второй костюм или смена изношенного и залатанного белья.

4. В этой непостижимой России, воюющей, холодной, голодной, испытывающей бесконечные лишения, осуществляется литературное начинание, немыслимое сейчас в богатой Англии и богатой Америке. <...> В умирающей с голоду России сотни людей работают над переводами; книги, переведенные ими, печатаются и смогут дать новой России такое знакомство с мировой литературой, какое недоступно ни одному другому народу.

5. Огромная масса населения России — крестьяне, неграмотные, жадные и политически пассивные. Они суеверны, постоянно крестятся и прикладываются к иконам — особенно это заметно в Москве,— но они далеки от истинной религии. Политические и социальные вопросы интересуют их только, поскольку дело идет об их собственных нуждах. В основном большевиками они довольны.

6. Может быть и трудно перестроить крестьянство в целом, но с отдельными группами крестьян справиться очень легко. Говоря о крестьянах, Ленин наклонился ко мне и перешел на конфиденциальный тон, как будто крестьяне могли его услышать.

7. Куда бы мы ни приходили, повсюду нам бросались в глаза портреты, бюсты и статуи Маркса. Около двух третей лица Маркса покрывает борода, широкая, торжественная, густая, скучная борода, которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной жизни. Такая борода не вырастает сама собой; ее холят, лелеют и патриархально возносят над миром.

8. Все мое пребывание в Москве было исковеркано глубоко раздражающей неразберихой. По столице меня сопровождал матрос с серебряным чайником, совершенно не знавший города, а договариваться по телефону о моих встречах должен был американец, плохо владевший русским языком.

9. Особенной популярностью пользуется знаменитая часовня чудотворной Иверской божьей матери возле Спасских ворот; многие крестьянки, не сумевшие пробраться внутрь, целуют ее каменные стены. Как раз напротив нее на стене дома выведен в рамке знаменитый ныне лозунг: "Религия — опиум для народа". Действенность этой надписи, сделанной в начале революции, значительно снижается тем, что русский народ не умеет читать.

10. Наша блокада отрезала русских ученых от иностранной научной литературы. У них нет новой аппаратуры, не хватает писчей бумаги, лаборатории не отапливаются. Удивительно, что они вообще что-то делают. И все же они успешно работают: Павлов проводит поразительные по своему размаху и виртуозности исследования высшей нервной деятельности животных; Манухин, говорят, разработал эффективный метод лечения туберкулеза, даже в последней стадии, и т. д.

11. Россия попала в теперешнюю беду вследствие мировой войны и моральной и умственной неполноценности своей правящей и имущей верхушки, как может попасть в беду и наше британское государство, а со временем даже и американское государство. У правителей России не хватило ни ума, ни совести прекратить войну, перестать разорять страну и захватывать самые лакомые куски, вызывая у всех остальных опасное недовольство, пока не пробил их час.

12. Но я хочу уже здесь сказать, что эта несчастная Россия не есть организм, подвергшийся нападению каких-то пагубных внешних сил и разрушенный ими. Это был больной организм, он сам изжил себя и потому рухнул.

13. Ни у крестьян, ни у духовенства нет никакого творческого начала. Что касается остальных русских, как в самой стране, так и за ее пределами,— это пестрая смесь более или менее культурных людей, не связанных ни общими политическими идеями, ни общими стремлениями. Они способны только на пустые споры и беспочвенные авантюры.

14. Как это ни поразительно, русское драматическое и оперное искусство прошло невредимым сквозь все бури и потрясения и живо и по сей день. Оказалось, что в Петрограде каждый день дается свыше сорока представлений, примерно то же самое мы нашли в Москве.

15. На каждом шагу, и дома и в России, мне твердили, что нам придется столкнуться с самой тщательной маскировкой реальной действительности и что нас все время будут водить в шорах. На самом же деле подлинное положение в России настолько тяжело и ужасно, что не поддается никакой маскировке. Иногда можно отвлечь внимание каких-нибудь делегаций шумихой приемов, оркестров и речей. Но почти немыслимо приукрасить два больших города ради двух случайных гостей, часто бродивших порознь, внимательно ко всему приглядываясь.

16. Рядовой коммунист начинает негодовать, если вы осмелитесь усомниться в том, что при новом режиме все делается самым лучшим и самым разумным способом. <...> Такой коммунист напоминает забытых теперь суфражисток, обещавших рай на земле, как только удастся освободиться от тирании "установленных мужчиною законов".

1971-1974 годы. Hedrick Smith / Хедрик Смит

"The Russians" / "Русские"

В течение четырех лет своей впечатляющей журналистской карьеры, с 1971-го по 1974 год, Хедрик Смит был шефом московского бюро The New York Times. Результатами его пребывания в России стали книга "Русские" и Пулитцеровская премия в номинации "За международный репортаж". Книга представляет собой крайне обстоятельное, даже педантичное этнографическое исследование "русских", заставляющее вспомнить Свифта и Бержерака.

На 700 страницах Смит рассказывает своим, по умолчанию, абсолютно несведущим читателям обо всех сферах жизни русских: политике, женщинах, культуре потребления, детях, частной жизни и т.д. Его повествование основано на невероятной активности: Смит путешествовал по всей стране на поездах и самолетах, встречался с Солженицыным, Бродским, Евтушенко, Копелевым, читал "Хронику текущих событий", ходил, судя по всему, на все вечеринки, о которых мог узнать. Книга стала бестселлером N1 в США и была переведена на 16 языков — но не на русский.

1. Чем дольше я жил в Москве, тем больше задумывался о том, что аномалии здесь — это правило. Я обнаружил, что, несмотря на агрессивный государственный атеизм, здесь вдвое больше посещающих церковь, чем носителей партбилетов; что в обществе с узаконенной государственной собственностью больше половины жилого пространства имеет частных владельцев; <...> что в стране пролетариата люди обладают гораздо большей осведомленностью относительно классов и статусов, чем на Западе.

2. Больше всего меня поразила эта скрытая анархия русской жизни — неподавляемая непокорность людей, помещенных в систему правил.

3. Как я с удовольствием отметил, русские нисколько не утратили безумной невероятности персонажей Достоевского. Я был готов к тому, что некоторые диссиденты будут клясть работников КГБ, как многие и делали, но не был готов к тому, что другие будут хвалить их за вежливость или свидетельствовать о тесных личных связях, устанавливающихся с годами между гонителями и гонимыми.

4. Одна из причин, по которым советская жизнь так обманчива, в том, что русские — мастера залечь на дно, принять защитную окраску конформности с целью добиться чего-то, представляющего для них особый интерес. Именно таким образом выжили важные элементы русской культуры и интеллектуальной жизни.

5. Они говорят об "установлении Советской власти". И это не вопрос семантики или перевода. Это ключ к русской политической ментальности. Для них дело обстоит так, что одна форма власти сменяет другую. В этой формуле русской истории нет места конституциям и республикам.

6. Выбор друзей, во всяком случае в интеллектуальной среде, делается с особой тщательностью, потому что важнейшим элементом русской дружбы является политическое доверие. Это придает дружбе особую глубину и серьезность. <...> Их дружба носит племенной характер: она включает и исключает, они судят друг друга по другим друзьям, кругам, группам, считая эти связи — и в большой политике, и в частных отношениях — гораздо более значимыми, чем абстрактную лояльность системе или партии.

7. Если западные общества можно изобразить как ромбы: малые группы аристократии, элиты сверху, огромный средний класс посередине и вновь сужение книзу, то советское общество — это скорее пирамида, очень широкая внизу, сужающаяся к центру и островерхая. На самом деле это даже не одна пирамида, а несколько таких пирамид, по одной в каждой сфере жизни, с соприкасающимися вершинами — и вершины эти соприкасаются в Жуковке.

8. Безропотность — характерная советская реакция на привилегии начальства. Русские говорят, что в их истории так было всегда, и этот факт принимают с фатализмом. Единственное, что допустимо сделать,— найти возможность приобщиться к этим привилегиям.

9. Почти все мужчины всегда и всюду ходят с кейсами. Я помню, как вначале думал, какие все русские мужчины занятые и деловые. Со временем я обнаружил, что эти кейсы скорее скрывают в себе апельсины, тюбик зубной пасты или пару ботинок, чем книги и бумаги.

10. По всему миру потребители стоят в очередях, но советские очереди обладают собственным измерением, как египетские пирамиды. Они многое объясняют в русской душе. Их механизм скрыт и не бросается в глаза. Они выглядят как почти бездвижные ряды смертных, приговоренных к некоему коммерческому чистилищу за свои скромные покупки. Но этот взгляд упускает скрытый магнетизм русский очередей, их внутреннюю динамику, их особый этикет.

11. Сексуальное пуританство советской общественной жизни настолько всеобъемлюще, идет настолько вразрез с идеями свободной любви раннего большевизма, что, когда я оказался в Москве, мне показалась забавной обеспокоенность американцев, будто сексуальное образование в американских школах — результат коммунистического заговора.

12. Русские гораздо меньше материалисты, чем американцы, но заполучение самых простых вещей вызывает в них сильное чувство прибавочного удовольствия, победы — в гораздо большей степени, чем у западных потребителей, не испытывающих таких проблем с покупками.

13. Советские лидеры преуспели больше, чем лидеры других индустриальных экономик, в том, чтобы убедить свой народ отложить получение награды, довольствоваться малым сейчас и обещаниями большего в будущем, хотя и постоянно откладывающемся. Этот народ готов стоять в очереди, буквально и фигурально, гораздо дольше любого другого народа.

14. Подчинение русских действующей власти может быть частично объяснено этим постоянно присутствующим ощущением виновности. Невозможно остаться безвинным в обществе с таким количеством правил. <...> Власть пользуется этим чувством вины и уязвимости, чтобы держать людей в позиции защищающихся.

15. На джазовом концерте ни одна голова не качнулась в ритм. Ни одна пара пальцев не щелкнула, вторя мелодии. Ни одна нога не притопнула. Ни разу не раздались внезапные аплодисменты. Люди были серьезны, неподвижны, безэмоциональны. Это была 1000 молодых людей, которые с огромным трудом раздобыли билеты.

16. Русские напоминают итальянцев в своей любви к сильным эмоциям и неразбавленному героизму. По духу они наиболее романский из всех северных народов. Дон Кихот мог бы быть русским героем.

1925 год. Мирослав Крлежа / Miroslav Krleza

"Поездка в Россию" / "Izlet u Rusiju"

В начале 1925 года 31-летний хорватский писатель и публицист Мирослав Крлежа отправился в путешествие из Загреба в Москву через Вену, Дрезден, Берлин и Ригу. Год спустя он опубликовал книгу о своей поездке — что-то среднее между журналистским отчетом и политическим памфлетом. Будучи убежденным социалистом и симпатизируя советскому эксперименту, Крлежа тем не менее описал увиденную им Россию достаточно ернически и правдоподобно, чтобы его книга так никогда и не была издана в СССР. Его романы, повести и стихи переводили, его пьесы ставили в советских театрах, но "Поездка в Россию" вышла по-русски только в 2005 году (издательство "Гелеос", перевод Натальи Вагаповой).

1. Лига Наций отгородила Балканы от России восемью рядами колючей проволоки, и кто не верит в блокаду, пусть проедется до Москвы, этого жуткого центра большевистской заразы, огороженного восемью европейскими карантинами. Такой путешественник сможет лично удостовериться, что чемоданы открывают восемь раз и при этом изымают все сомнительное — людей, мысли, книги, газеты, все, вплоть до туалетной бумаги.

2. Единственная постоянная величина в России: время — не деньги. К понятию времени здесь все относятся индифферентно.

3. От первого знакомства с Москвой у меня осталось грустное впечатление. <....> Это не было состояние невыразимой подавленности, которое толкает вас на поиски новых впечатлений, и не усталость после бессонной ночи, когда все люди кажутся страдальцами с зелеными физиономиями утопленников. Это было сочетание неприятных запахов и мрачного цвета, тяжкое ощущение, лишенное какой бы то ни было материальной основы, скорее тончайшая паутинка души, трепещущая на ветру реальности, чем сильное, ярко выраженное чувство.

4. В Москве мне случалось видеть нищих, которые держат в руке бутерброд, намазанный слоем икры толщиной в палец.

5. Как объяснить кухарке, которая в Страстную пятницу вечером отчаянно рыдает при мысли, что в этот день тысяча девятьсот двадцать пять лет назад должна была ужасно страдать Матерь Божья, как объяснить такому вот созданию, что сегодня происходит в России? Ее призывают в Кремль, чтобы управлять одной шестой частью света, а она не идет. И слава богу!

6. Организация — все, индивидуум — ничто. Все это пока примитивно и подчеркнуто принципиально, но здесь ощущаешь, как создается фундамент нового порядка в обстановке саботажа со стороны всего мира и огромной части русской интеллигенции.

7. Белый ленинский бюст освещается обернутой в красную материю лампочкой в какой-нибудь мраморной витрине мясных деликатесов, фигурка Ленина — четырехлетнего мальчика продается в церковной лавке, наряду с иконами и святыми мощами. Ленин — трехцветная олеография в золотой рамке, которую покупают в рассрочку и вешают в супружеской спальне, и он же — водяной знак на любовном письме и тема докторской диссертации.

8. То, что Петербург сегодня называется Ленинградом, что от Москвы вплоть до самого Китая нет ни одного города, где не было бы улицы или площади имени этого человека, что русских детей сегодня называют в его честь, как когда-то французских называли Наполеонами,— все это означает, что лавина, именуемая Ильичом, отнюдь не остановилась, она движется. Ильич был! Ильич сказал! Ильич писал!

9. Русские дети сегодня ходят в церкви как в музеи, и они разглядывают все эти святыни с ощущением дистанции, с которой мы, будучи детьми, наблюдали божков и прочий уклад бронзового века или центральноафриканской культуры.

10. Рядом с недовольными и побежденными клубится новый мир, толпа людей, переживающих в первом поколении пробуждение и возведение собственной государственности "Civissovjeticussum!". Это еще не ощущение инстинкта бесклассовости (самоотверженного ухода в борьбу за уничтожение не только класса буржуазии, но и вообще всех классов), но активное подтверждение классовой принадлежности на определенной повседневной практике. Это — сегодняшнее бонапартистское рождение нового советского строя.

11. Развитие русского марксизма отмечено вереницей бунтов, виселиц и погромов. Этот процесс в течение последних четырех десятилетий, в отличие от европейского, не ограничивался ни интеллектуальной схемой, сопровождавшейся парламентскими и оппортунистическими реверансами, ни политическими программами, но перешел в новое фанатичное мировоззрение.

12. Толстой говорил, что каждый русский воспринимает Москву как мать. Согласно Толстому, иностранцы, не зная, что Москва — мать всех русских, чувствуют женский характер этого города. Наполеон и у Толстого, и по свидетельству всех историков почувствовал женскую природу Москвы. С точки зрения сегодняшнего путешественника-марксиста, ничего женственного сегодня в Москве не осталось.

13. У нас изо дня в день печатают лживые и тенденциозные сообщения о положении дел в России, и я, уже несколько лет свободно и независимо отстаивающий логику русской концепции, опровергая измышления всевозможных писак и явно ангажированных незрелых умов, не вижу необходимости отступать от истины. В России не текут молочные реки в медовых берегах. Там хватает и горя, и бедности, как во всем мире, но кто работает, тот и ест.

14. В киосках и в залах ожидания на вокзале продаются книги — от сочинений энциклопедистов до безбожников-материалистов первой половины XIX века и полные собрания сочинений Маркса и Энгельса, Ленина, Бухарина и т.д. Приятный сюрприз после европейской порнографии.

15. В солнечных лучах окруженный своей свитой Его Величество, Самодержец Всероссийский, царь Александр III обращается к депутации мужиков, покаянно склонивших перед ним свои головы после безуспешных, подавленных крестьянских волнений, прокатившихся по всей стране: "Ступайте по домам и не верьте слухам о переделе земли. Собственность неприкосновенна!" <...> Русские крестьяне, которых еще недавно иронически называли "мужиками", сегодня останавливаются перед этим полотном, разбирая по слогам мудрые царские слова и радуясь, что слухи о переделе земли все-таки осуществились. Где теперь неприкосновенность собственности?

16. Русские интеллигенты, поколение за поколением последующие по стопам предыдущих, одни следом за другими уходили по далеким ледяным равнинам, и бесконечные зимние ночи на каторге, последние тяжкие вздохи под виселицей, самоубийства от безнадежности, уход в безумие или в терзания эмиграции — от всего этого накопилось огромное количество энергии, которой сегодня, как электричеством, заряжается Россия.

1982 год. Карл Шлегель / Karl Schloegel

"Постигая Москву" / "Moskau lessen"

Карл Шлегель — немецкий историк, специалист по истории Восточной и Центральной Европы, автор книг "Террор и мечта. Москва 1937" и "Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919-1945)". Работа "Постигая Москву" основана на записках, сделанных в Москве в 1982 году, и представляет собой, на первый взгляд, исследование московской архитектуры. На самом деле — это дневник впечатлений, поиск различий и сходств в парадигме "мы и они", попытка прочитать и сформулировать Москву.

Заявляя о своем стремлении преодолеть стереотипность восприятия, Шлегель признает невозможность окончательной и однозначной формулировки и любовно собирает разнообразный фактический материал: списки зданий на некоторой улице или в некотором стиле, поэма из сокращений (ВНИИС, ВНИИСИ, ВНИИСинтезбелок...), выдержки из адресных книг, фотографии мельчайших фрагментов города. Текст приводится в переводе В.А. Брун-Цехового (М.: РОССПЭН, 2010).

1. Москва, при всем прогрессе туризма (а туристы, как и прежде, чаще всего ездят организованными группами), при всем переплетении с миром международного бизнеса и несмотря на массу политических и культурных делегаций, неподходящая территория для вольно бродящих странников.

2. Здесь я встретил гораздо больше сердечности, ошеломляющей потому, что она проявляется так непосредственно, без околичностей, словно встретились давние знакомые; иногда это приятно компенсирует долгий утомительный день. Оборотная сторона подобной прямоты — своего рода беспощадность, даже жестокость, ранящая в той же мере, в какой приятна сердечность. Отсутствует посредничество необязательного, наигранной формальности, которая гарантирует анонимность, но в то же время необходимую дистанцию и безопасность.

3. Едва ли в каком-то другом государстве мира существует столь систематически разработанный календарь праздников, основанный на исторических событиях, годовщинах и юбилеях — начиная от Куликовской битвы <...> до первого полета человека в космос. Между тем избыточная презентация прошлого сама по себе уже указывает на проблемы с историчностью. Насильственный разрыв с историей, очевидно, должен был быть излечен обилием исторических реминисценций, конечно же избирательных.

4. В городском пейзаже Москвы есть что-то от красоты каменоломни, если устремить взгляд на целое, не ограничиваясь какой-то одной точкой <...>. Огромный массив городского ландшафта открывает наблюдателю отложения веков. Слои предстают в своих особых оттенках, всякий раз различных.

5. О заторможенности товарооборота свидетельствует и кое-что еще: затянутая процедура расчета и упаковки, избыток персонала в магазине, где не так уж много посетителей. Конечно, в использовании счетов наряду с электронным калькулятором, в спокойной незаинтересованности продавщицы есть и своя прелесть. Тем не менее здесь обнаруживает себя не сопротивление инертной традиции рациональности денег, а неэффективность и иррациональность экономического механизма, считающего себя особенно рациональным и превосходящим капиталистическую анархию.

6. Диспропорцию между обилием деталей, декора и украшений, с одной стороны, и способностью видеть и воспринимать — с другой, можно преодолеть только благодаря беглости взгляда. Иначе прохожий чересчур переутомлялся бы, отвлекаясь от великих целей трудных будней. (Кстати, в метро контраст между немым призывом посмотреть вокруг и стремительным исчезновением великолепной картины в результате движения поезда доведен до крайности).

7. Реконструируя обмен ударами и объяснениями в любви, издавна практиковавшийся между жителями двух столиц, можно некоторым образом определить координаты самосознания, обитающего между двумя полюсами — Востоком и Западом — и колеблющегося между ними.

8. Фотография тех лет демонстрирует еще один памятник на площади перед знаменитым театром — львиную голову Дантона. Она лежит на гранитном блоке, будто отрублена. На заднем плане виден фасад "Метрополя". Эту картину можно истолковать и так: любой представитель молодого правительства, поначалу обитавшего в "Метрополе", глядя в окно, понимал, что революции могут стоить головы не только другим, но и ему самому.

9. Плавать зимой посреди ледяного, заснеженного города, в облаках пара, поднимающихся над улицей,— в этом есть какая-то фантастическая отвага, как если бы на Уолл-стрит захотели снести банки и расчистить место для детских садов. При всем этом гигантский круг есть не что иное, как результат затруднения. Там, где сегодня пар заволакивает точки купальных шапочек, первоначально должен был возноситься в небо новый, необозримо-мощный, просто-таки чудовищный центр советской власти. До этого не дошло.

10. Музеи выполняли в России иную функцию, нежели в Западной Европе. Там они были местами сбора накопленного за прошлые века художественного богатства, демонстрировали драгоценные оригиналы, хвалились обладанием чем-то уникальным. <...> Музеи здесь — педагогические учреждения, возникшие с образовательными и воспитательными целями.

11. Повсюду на передний план пробивается торжествующий жест. Крестьянки, вяжущие снопы, рабочие, запускающие механизмы, идеальные образы, указующие вперед. Ничто не говорит собственно об объектах осмотра, экспонатах. Гордый, демонстративный жест господствует над очевидностью реального дела.

12. Так и кажется, что с удвоением количества столиц был расщеплен, изолирован и тем самым сделан менее продуктивным потенциал конфликтов, столь плодотворно урегулированных в Европе.

13. Усадьба и дача — это не только строения, но и форма жизни, знак преемственности, несмотря на всю разницу между упряжкой четверней и электричкой, несмотря на расхождение между городом и деревней.

14. После знакомства с баней <...>: неомраченное, даже целомудренное отношение к телу, еще не знающее общественной дискриминации живого прикосновения к чужой плоти и далекое от умения держать себя, превращающегося в чопорность. Нагота существует как данность, а не как нечто, судорожно отвоеванное.

15. Работа в Библиотеке имени Ленина — урок теснейшего сосуществования гумбольдтовских этики и манер с самой мелочной цензурой.

16. Москва — место, где можно <...> проследить очень поучительные метаморфозы, обусловленные валютой, одеждой и статусом: превращение маленького человека в щедрого подателя чаевых, простого чиновника — в человека, козыряющего широкими жестами и с трудом обретенными манерами. Находятся, конечно, и люди, остающиеся теми, кто они есть.

1940 год. Сигрид Унсет «Возвращение в будущее»

Sigrid Undset “Tilbake til fremtiden”

В 1940 году знаменитая норвежская писательница Сигрид Унсет, автор исторической трилогии "Кристин, дочь Лавранса", за которую она в 1928 году получила Нобелевскую премию, была вынуждена бежать из оккупированной немцами Норвегии. Ее путь в США лежал через Швецию, Россию и Японию. Уже в Америке она написала книгу о своем путешествии, где среди прочего рассказала о четырнадцати днях пребывания в Советском Союзе.

Свидетельство Унсет так резко отличалось от того, что писали в то время о России "друзья СССР" Андре Жид, Ромен Роллан или Лион Фейхтвангер, что первый тираж вышедшего в 1945 году в Норвегии "Возвращения в будущее" был изъят из продажи по требованию советского посольства и во избежание дипломатического скандала. Снова книга вышла в Норвегии в 1949 году, уже после смерти писательницы. По-русски она была опубликована в 2003 году (издательство ОГИ, перевод Элеоноры Панкратовой).

1. Есть нечто в образе жизни русских и их характере, что всегда остается неизменным, и именно оно характеризует жизнь здесь, независимо от того, живет ли этот народ под деспотической властью царя или властью диктатуры какой-то партии.

2. В Москве людские массы перемещаются в любое время суток и по всему городу; я прожила в Москве четыре дня, и мое представление о времени разбилось вдребезги.

3. Все люди в Москве выглядят такими несчастными (я не видела ни единого улыбающегося человека, исключая сотрудников ресторана Транссибирского экспресса). Хотя последние от своих улыбок казались еще более несчастными. Английское слово stolid — "апатичный",— вероятно, наилучшим образом выражает то, что можно прочесть на лицах русских людей.

4. Вид на Кремль с широкого моста через реку показался нам красивым. Заходящее солнце освещало древние сторожевые башни, которые составляли часть стены, а также позолоченные купола в форме луковиц на старинных церквах. Должна признать, что при ближайшем рассмотрении кремлевские здания показались мне скорее причудливыми и необычными, нежели красивыми. Честно говоря, мне кажется, что Москва и времен царского правления также не привела бы меня в восторг.

5. Кажется, русские очень любят маленьких детей, и дети производили впечатление хорошо ухоженных. Слава богу, хоть они были ухоженными в этой стране.

6. До приезда в Страну Советов мне, естественно, довелось слышать и читать очень много противоречивых рассказов о блеске и нищете в этой стране, и я думала, что после этого уже ничто не сможет удивить меня. Но все же что удивило меня, так это впечатление однообразия. Здесь не было никакой разницы между людьми в том смысле, что люди и в центре города, и на окраине были одинаково плохо одетыми, небритыми, одинаково непричесанными, неухоженными.

7. В сущности, путешествие через Россию и Сибирь нельзя считать утомительным. Сидишь себе спокойно и едешь, и копишь на себе грязь, ведь помыться невозможно.

8. Коровы содержатся в России также в соответствии с коллективистскими принципами: почти всегда они ходили или стояли бок о бок, согнанные в одно место, в тесноте, часто на небольшом клочке земли, окруженном колючей проволокой, хотя рядом были зеленые лужайки, кустарники и деревья. Мне ни разу не довелось видеть, чтобы русские коровы вели себя так, как наши индивидуалистки.

9. Путешествуя по Стране Советов, я пришла к выводу, что население здесь способно жить, а какая-то его часть даже находится в более или менее здоровом и работоспособном состоянии, вопреки бытовым условиям, которые все мы, живущие в скандинавских странах, назвали бы просто убийственными.

10. Во времена моей юности, когда многие вокруг восторгались или делали вид, что восторгаются великими русскими писателями, я тоже их читала, как и все. И тоже восхищалась ими, но только тот мир, который они описывали, не вызывал во мне живого отклика.

11. Пробыв четыре дня в Москве, я поняла, что сам факт, что мы вообще могли получить здесь какую-то еду, можно считать грандиозным.

12. Портреты разного рода народных героев, революционеров, прославившихся на разных этапах завоевания власти и ликвидации предыдущего режима, такого качества, что кажется, они выполнены контрреволюционерами, которые задались целью дискредитировать Ленина, Сталина и коммунистических лидеров в глазах народа.

13. Молодые женщины работали носильщиками, но мы уже привыкли видеть, как русские женщины выполняют тяжелую работу, которую у себя дома мы считали исключительно мужской. Меня удивляет, неужели только так можно трактовать равенство между полами, когда самый тяжелый физический труд приходится на долю женщины? А может быть, на этом основаны все тоталитарные общественные системы?

14. Вероятно, Россия, так сказать, может себе позволить, чтобы дети, рожденные здесь, угасали, а огромное число взрослых граждан было обречено опускаться на дно жизни; таким образом, вероятно, ее правители надеются, что природа уничтожит более слабых индивидов и обеспечит принцип "the survival of the fittest".

15. Я слышала о том, что в Советской России проходит кампания под девизом борьбы с безграмотностью. Но у меня не сложилось впечатления, что у людей здесь есть большое желание читать книги.

16. По сравнению с Владивостоком, Москва, Омск, Иркутск и Чита, так же как и все другие советские города, которые нам довелось увидеть, кажутся чистыми и ухоженными. Владивосток просто неописуем, это надо видеть. И даже когда увидишь город и потом вспоминаешь увиденное, то уже трудно поверить, что так оно все и было на самом деле. Кажется, что память играет с тобой злую шутку.

Комментарии: