Русский бунт против русской модернизации. Как закручивали гайки в XVII веке

Когда бунт только грозит произойти или уже начинается, реакция властей неадекватна. Иначе он просто не происходит. Глава правительства Морозов отмахнулся от астролога, предсказавшего восстание. Когда горожане прорвались на улице к изумленному и растерянному царю Алексею Михайловичу, еще совсем юноше, и попросили у него заступничества, Морозов сказал, что челобитчики — это «отдельные» возмутители спокойствия, которых надо немедленно и жестко разогнать. Вельможи, ехавшие верхом вслед за царем, стали бить кнутами и оскорблять собравшихся просителей, которым минуту назад было обещано «во всем разобраться». Это и стало последней каплей. Дальше беспорядки нарастали волнообразно: на следующий день восставшие прорвались в Кремль, были разгромлены боярские усадьбы, а глава правительства укрылся в царском дворце. Вскоре его отправили в отставку и услали в монастырь. А судью Плещеева толпа растерзала прямо на Красной площади.

«Кто за этим стоял?» — всегда возникающий вопрос. Применительно к XVII веку историки ищут (и находят) происки придворных группировок. В наши дни пикейные жилеты рассуждают о «противоречиях в тандеме» и «заговоре силовиков». Но, ей-богу, не это самое интересное в русском бунте.

Идя на бунт, низы не претендуют ни на власть, ни на политику. По наблюдению некоторых блогеров, фанаты на Манежной даже не пытались прорваться на Красную площадь, хотя в определенный момент могли это сделать. Это неприкосновенная территория власти. Точно так же во время «Соляного бунта» никто и не думал врываться в царский дворец, никто не предлагал царю никаких кандидатур вместо «воров», которых нужно «всех побить». Внятной и структурированной политической программы, разумеется, тоже не было. Были общие требования: судить справедливо, умерить мздоимство, наказать виноватых. Но то, каким образом это сделать, толпа всецело оставляла на усмотрение власти.

Другая важная черта — практически полная анонимность лидеров восставших. Очень показательна маска на лице одного из фанатов, ведшего переговоры с начальником московской милиции. Ровно так же для историков по большей части не известны имена и биографии тех, кто вел толпу в средневековой Москве. На переднем плане безликий «мiр», вышедший на улицу, чтобы сказать о наболевшем, сокрушить витрину или чью-то голову. «Один за всех и все за одного!» — этот лозунг Манежной отсылает не только к мушкетерам Дюма, но и к общинной круговой поруке Московии времен кардиналов Ришелье и Мазарини. Ну и стихийный этнический момент, конечно, присутствует — слобода недолюбливает чужаков, и этим нетрудно пользоваться. В XVII веке по требованию восставших из столицы выгнали всех английских купцов. У властей на это был идеологический резон — безбожники как раз казнили своего короля. На место англичан тут же пришли голландцы, по слухам, щедро «занесшие» в нужные приказные избы. Шведский резидент в России видел в этом едва ли не основную политическую интригу всех событий.

Бунт обречен на поражение, даже когда его масштабы приобретают катастрофический для власти характер. В июне 1648 года правительство несколько дней могло контролировать только Кремль, но вскоре ситуация стала выравниваться. Кого-то сдали, кого-то подкупили, кого-то устранили, кого-то запугали. Новым главой правительства стал военный человек Яков Куденетович Черкасский — «лицо кавказской национальности». Черкесы ведь служили русским царям со времен Ивана Грозного. К осени в Москву вернулся и царский любимец Морозов — он прожил в роскоши до самой смерти.

Но главное поражение потерпела не улица, а та самая модернизация. Да-да, восстание середины XVII века может рассматриваться как реакция на первый в истории модернизационный кризис. В одном ряду с английской революцией. Но с иным результатом. Москва дала свой ответ — наиболее консервативный. Итогом «Соляного бунта» стало законодательное закрепление Земским собором крепостного права и абсолютизма царской власти. Страна свернула на самый длинный из возможных путей модернизации. Но и беспорядки в сегодняшней Москве позволили нашим консерваторам открыто говорить о недопустимости возвращения либералов к власти и вообще каких-либо общественных послаблений. В начале XXI века успешность русской модернизации снова под вопросом.