Переулочки Михаила Булгакова

Между тем три из московских адресов Булгакова были поблизости от Арбата, в лабиринте переулков. И именно здесь были написаны почти все его лучшие произведения. И совсем не случайно здесь поселился булгаковский Мастер ("...И нанял у застройщика, в переулке близ Арбата, две комнаты в подвале маленького домика в садике. Службу в музее бросил и начал сочинять роман о Понтии Пилате. - Ах, это был золотой век!"). И Маргарита тоже проживала в этих местах до того, как отправилась в свой волшебный полет ("Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка в саду в одном из переулков близ Арбата. Очаровательное место!"). Любимые герои Булгакова жили в его любимых "очаровательных" арбатских местах - "всякий может в этом убедиться, если пожелает направиться в этот сад. Пусть обратиться ко мне, я скажу ему адрес, укажу дорогу - особняк цел еще до сих пор". А вот дома, связанные с именем писателя, не уцелели, никто не счел нужным сохранять их или хотя бы отметить памятными знаками места, где были квартиры Булгакова.
В 1924 году Булгаков вступает в свой второй брак - с Л.Е. Белозерской, обаятельной женщиной, аристократкой, вернувшейся из эмиграции на родину. Ее воспоминания путях русской эмиграции легли в основу сюжета пьесы "Бег". Правда, Белозерская не остановилась в Стамбуле, жизнь повела ее дальше - в Берлин, в Париж, где она стала звездой варьете "Мулен-Руж" (полученною в Петербурге любительскую хореографическую подготовку парижане оценили весьма высоко).

Любовь Евгеньевна Белозерская, вторая жена М.А. Булгакова

Вернувшись в Россию, Любовь Евгеньевна встретила Булгакова. Встретила в тяжелый для себя момент. Она вспоминала: "...В моей личной жизни наступило смутное время: я расходилась с первым мужем и временно переехала к родственникам..." Брак Михаила Афанасьевича с первой женой Татьяной Лаппа тоже к тому времени себя изжил...

Два несчастливых человека - Михаил Афанасьевич и Любовь Евгеньевна - нашли друг друга. Правда, не все друзья Булгакова признали его новую жену. Валентин Катаев в книге воспоминаний "Алмазный мой венец" рассказывал о М.А. Булгакове: " ...он надел галстук бабочкой, цветной жилет, ботинки на пуговицах, с прюнелевым верхом, и даже, что показалось совершенно невероятным, в один прекрасный день вставил в глаз монокль, развелся со старой женой, изменил круг знакомых и женился на Белосельской-Белозерской, прозванной ядовитыми авторами "Двенадцати стульев" "княгиней Белорусско-Балтийской".

Татьяна Николаевна Лаппа, первая жена Булгакова

Некоторая антипатия молодых литераторов из окружения Булгакова к его новой жене объяснялась добрым и почти родственным их отношением к Татьяне Лаппа. "Татьяна Николаевна была добрая женщина и нами воспринималась если не как мама, то, во всяком случае, как тетя, - вспоминал Катаев. - Она деликатно и незаметно подкармливала в трудные минуты нас, друзей ее мужа, безалаберных холостяков". Может быть, благодарные воспоминания полуголодных начинающих авторов о борще Татьяны Николаевны мешали им объективно относиться к Любови Евгеньевне.

Обухов переулок, вид в сторону Пречистенки (фото 1913 года)

Комнату на Большой Садовой Булгаков оставил бывшей жене.  Новая семья, не имевшая своего угла, помыкалась по чужим квартирам, пожила у родственников, у знакомых. Нужно было обзаводиться собственной крышей. Любовь Евгеньевна попыталась найти жилье через близких друзей, живших на Садово-Каретной. Но то, что предложили им там, выглядело, по ее мнению, как "какие-то трущобы". И тут им подвернулись две комнатушки во флигеле старого особняка в Обуховом (Чистом) переулке, дом № 9 (флигель не сохранился). По словам Белозерской, жилище "оказалось не лучше, но хоть район был приличный". Любовь Евгеньевна оставила очень яркие воспоминания о совместной с Михаилом Афанасьевичем жизни "на голубятне", как прозвали они свое пристанище:

"Мы живем в покосившемся флигельке во дворе дома № 9 по Обухову, ныне Чистому переулку. На соседнем доме № 7 сейчас красуется мемориальная доска: "Выдающийся русский композитор Сергей Иванович Танеев и видный ученый и общественный деятель Владимир Иванович Танеев в этом доме жили и работали". До чего же невзрачные жилища выбирали себе знаменитые люди! Дом свой мы зовем голубятней. Это наш первый совместный очаг. Голубятне повезло: здесь написана пьеса "Дни Турбиных", фантастические повести "Роковые яйца" и "Собачье сердце" (кстати, посвященное мне). Но все это будет позже, а пока Михаил Афанасьевич работает фельетонистом в газете "Гудок". Он берет мой маленький чемодан, по прозванью "щенок" (мы любим прозвища) и уходит в редакцию. Домой в "щенке" приносит он читательские письма - частных лиц и рабкоров. Часто вечером мы их читаем вслух и отбираем наиболее интересные для фельетона. (...) Писал М.А. быстро, как-то залпом. Вот что он сам рассказывает по этому поводу: "...сочинение фельетона строк в семьдесят пять - сто отнимало у меня, включая сюда и курение и посвистывание, от восемнадцати до двадцати двух минут..."

Дом Танеевых в Чистом (Обуховом) переулке, фото 1960-х годов

А быт Булгаковых оставался скромным и трудным. Впечатления о жизни московских коммуналок, которыми снабдил Булгакова еще дом на Большой Садовой, дополнились яркими сценками из жизни обитателей флигелька в Обуховом. Образы, типы, характеры "коммунальных" жильцов, подсмотренных Булгаковым в жизни, возникали позже на страницах его книг. Любовь Белозерская описала бытовую сторону жизни их семьи и людей, деливших с ними кров флигелька, очень наглядно, почти с фотографической точностью:
"Мы живем на втором этаже. Весь верх разделили на три отсека: два по фасаду, один в стороне. Посередине коридор, в углу коридора - плита. На ней готовят, она же обогревает нашу комнату. В одной клетушке живет Анна Александровна, пожилая, когда-то красивая женщина. В браке титулованная, девичья фамилия ее старинная, воспетая Пушкиным. Она вдова. Это совершенно выбитое из колеи, беспомощное существо, к тому же страдающее астмой... В другой клетушке обитает простая женщина, Марья Власьевна. Она торгует кофе и пирожками на Сухаревке. Обе женщины люто ненавидят друг друга. Мы - буфер между двумя враждующими государствами. (...) Я жалею Анну Александровну, но люблю больше Марью Власьевну. Она умнее и сердечнее... Иногда дочь ее Татьяна, живущая поблизости, подкидывает своего четырехлетнего сына Витьку. Бабка обожает этого довольно противного мальчишку. М.А. любит детей и умеет с ними ладить, особенно с мальчиками".

Чужие дети порой кажутся "противными", но Михаил Афанасьевич, видимо, не разделял подобных убеждений жены. Как только из комнаты соседки доносились "плаксивые вопли" маленького Витьки, раздражавшие Любовь Евгеньевну, Булгаков приводил мальчика к себе. Витька усаживался на низенькую скамеечку и начиналось волшебство - Михаил Афанасьевич, как заправский факир, показывал фокусы. Витьке было уже не до слез - он завороженно следил за коробочкой, чудесным образом исчезающей из руки Булгакова и вдруг возникающей снова.
Поблизости от дома Булгаковых проживало много их знакомых и родственников, круг людей, близких по крови либо по духу, общение с которыми писатель поддерживал долгие годы. Топлениновы, Заяицкие, Ермолинские, Лямины, Морицы, Шапошниковы - арбатско-пречистенский период дал Булгакову верных друзей практически на всю жизнь. В Обуховом переулке, в большой респектабельной квартире, уцелевшей с дореволюционных времен (дом №1), жил дядя Булгакова, известный врач Николай Михайлович Покровский - один из прообразов профессора Преображенского. Квартира дяди узнаваемо описана на страницах "Собачьего сердца".

Фотография дореволюционная, Н.М. Покровский лет на 10-15 моложе, чем в период работы Булгакова над "Собачьим сердцем"

На "голубятне" в обуховском флигельке Булгаков пережил одно из самых тяжелых потрясений - обыск и изъятие рукописей. Снова обратимся к воспоминаниям Л. Белозерской: "...В один прекрасный вечер на голубятню постучали (звонка у нас не было) и на мой вопрос "кто там?" бодрый голос арендатора ответил: "Это я, гостей к вам привел!"
На пороге стояли двое штатских: человек в пенсне и просто невысокого роста человек - следователь Славкин и его помощник с обыском. Арендатор пришел в качестве понятого. Булгакова не было дома, и я забеспокоилась: как-то примет он приход "гостей", и попросила не приступать к обыску без хозяина, который вот-вот должен прийти. Все прошли в комнату и сели. Арендатор, развалясь в кресле, в центре. (...) Молчание. Но длилось оно, к сожалению, недолго.
- А вы не слышали анекдота, - начал арендатор...
("Пронеси, Господи!" - подумала я.)
- Стоит еврей на Любянской площади, а прохожий его спрашивает: "Не знаете ли вы, где тут Госстрах?
- Госстрах не знаю, а госужас вот...
Раскатисто смеется сам рассказчик. Я бледно улыбаюсь. Славкин и его помощник безмолвствуют. Опять молчание - и вдруг знакомый стук.
Я бросилась открывать и сказала шепотом М.А.:
- Ты не волнуйся, Мака, у нас обыск.
Но он держался молодцом (дергаться он начал значительно позже). Славкин занялся книжными полками. "Пенсне" стало переворачивать кресла и колоть их длинной спицей.
И тут случилось неожиданное. М.А. сказал:
- Ну, Любаша, если твои кресла выстрелят, я не отвечаю. (Кресла были куплены мной на складе бесхозной мебели по 3р.50к. за штуку.)
И на нас обоих напал смех. Может быть, и нервный".
При обыске у Булгакова были изъяты рукопись "Собачьего сердца" и личные дневники. Два года понадобилось писателю, чтобы добиться возвращения рукописей. Мысль о том, что его сокровенные, глубоко личные дневниковые записи стали предметом чтения и обсуждения в кабинетах Лубянки, задевала ранимого Михалила Афанасьевича особенно больно. Сохранилась копия письма Булгакова от 24 июня 1926 года на имя Председателя Совета Народных Комиссаров с просьбой о возврате рукописей, имеющих для писателя "громадную интимную ценность".
О возврате рукописей и дневников хлопотал не только сам Булгаков, подключились Максим Горький, Екатерина Пешкова. В августе 1928 года Пешкова писала Михаилу Афанасьевичу в ответ на его робкое напоминание о деле: "Совсем не "совестно" беспокоить меня - о рукописях Ваших я не забыла и два раза в неделю беспокою запросами о них кого следует... Как только получу их, извещу Вас".

Максим Горький с женой Екатериной Пешковой

Когда рукописи после долгих мытарств были возвращены писателю, Булгаков решил уничтожить свои дневники и больше никогда не вести их, дабы чужие руки не прикоснулись снова к сокровенному. Перед тем, как расстаться с дневниками навсегда, Михаил Афанасьевич вырезал на память четырехугольник из исписанных страниц (в 1929 году он подарил эту "памятку" Елене Сергеевне). Остальное было безжалостно уничтожено... И только в наше время выяснилось, что прежде, чем вернуть дневники автору, сотрудники ОГПУ частично скопировали тексты. Воистину, "рукописи не горят"!

Булгаков (в центре), Олеша (слева) и Катаев (справа) на похоронах Маяковского. Фото Ильи Ильфа

Летом 1926 года Михаил Афанасьевич и Любовь Евгеньевна переехали на новую квартиру в Малый Левшинский переулок...
* * *
Оригинал взят у в Переулочки Михаила Булгакова. Часть 2

Летом 1926 г. Михаил Афанасьевич и Любовь Евгеньевна переезжают на новую квартиру, в Малом Левшинском, дом № 4, по-соседству с прежней. Не сохранился и этот булгаковский уголок старой Москвы.
Юрий Федосюк рассказывал в своем путеводителе "Лучи от Кремля" о сносе старой застройки на углу Пречистенки и Малого Левшинского: "Высокий ровный дом с лоджиями воздвигнут в глубине владения № 30 в 1966 году. Нижний этаж его занимает уютное, со вкусом отделанное кафе. Перед зданием сквер, разбитый на месте старинных домиков". Сквер - сказано слишком громко. Несколько старых деревьев, сохранившихся на месте бывших дворов, и немного чахлых кустиков. В центре сквера несколько десятилетий покоилась каменная глыба, обещающая, что на этом месте будет сооружен памятник художнику Сурикову. Памятник установили только в 2003 году, благоустроив при этом площадку, выложив ее плитами, поставив фонари и лавочки. От "сквера" не осталось уже почти ничего.

Вот он, памятник Сурикову на углу Пречистенки и Малого Левшинского, рядом с местом, где стоял дом Булгакова. А на месте, где у Пречистенских ворот жил Суриков, поставили памятник... Энгельсу. И стоит теперь Фридрих Энгельс в чужом городе лицом к восстановленному Храму Христа Спасителя, который (естественно, не копию. а оригинал) Суриков когда-то расписывал.

Самое обидное, что угловой "булгаковский" дом не мешал ни строительству "ровного дома с лоджиями" ординарной "начальнической" архитектуры 1960-1970 годов (испортившего целый квартал старинной Пречистенки), ни разбивке так называемого сквера, ни подходам к "уютному кафе" - стандартной "стекляшке", побывавшей позже в ранге благотворительной столовой, потом перестроенной в коммерческий ресторан и, наконец, в антикварный магазин. Угол Малого Левшинского и Пречистенки, где стоял дом Булгакова, мыском уходит в сторону от всех этих архитектурных "шедевров". Его снесли просто "за компанию". Дом Булгакова, в котором мог бы появиться мемориальный музей, с уверенностью можно сказать, превратившийся бы в одно из самых популярных мест в Москве... Но сослагательное наклонение здесь неуместно - дом Булгакова в Малом Левшинском, как и в Обуховом, как и в Нащокинском переулке, где писатель жил и умер и  где проходила основная работа над "Мастером и Маргаритой", просто уничтожили.

Любовь Белозерская
"Наш дом угловой по М. Левшинскому, - вспоминала Л.Е. Белозерская, - другой своей стороной он выходит на Пречистенку... Помню надпись на воротах: "Свободенъ отъ постоя", с твердыми знаками. Повеяло такой стариной... Прелесть нашего жилья состояла в том, что все друзья жили в этом же районе".
При всей скромности нового жилища Любови Евгеньевне и Михаилу Афанасьевичу нравилось здесь больше. Комнатки были маленькие, но их было две и они были изолированными! Вход в особняк был общим, но дверь в "аппартаменты" Булгаковых все же оказалась на отшибе и это создавало (в условиях коммуналки) хоть какую-то иллюзию обособленности жилья. По своей планировке комнаты очень отличались от парадных покоев бывшего барского особняка, Любовь Евгеньевна предполагала, что некогда здесь была детская, в которой жили с нянькой хозяйские малыши.
Булгаковым удалось создать в своем новом жилище какой-то уют. Стены по моде середины 19 в. выкрасили краской - тогда это было модно. "Синяя" комната превратилась в спальню, "желтая" - столовую, гостиную, кабинет; по словам Любови Евгеньевны в ней "жили". В "желтой" комнате было большое красивое окно.
"Я давно мечтала об итальянском окне. Вскоре на подоконнике появился ящик, а в ящике настурция. Мака сейчас же сочинил:
                      В ночном горшке, зачем - Бог весть,
                      Уныло вьется травка.
                      Живет по всем приметам здесь
                      Какая-то босявка...

"Босявка" - южнорусское и излюбленное булгаковское словечко", - рассказывала Белозерская.
Старинный особнячок был превращен в настоящий коммунальный Ноев ковчег. "Домик был вместительный и набит до отказа. Кто только здесь не жил! Чета студентов, наборщик, инженер, служащие, домашние хозяйки, портниха и разнообразные дети. Особенно много - или так казалось - было их в семье инженера"... (Л.Е. Белозерская).
Кухня, как и во всех коммуналках, была общая, без газа и особенных удобств - на столах шумели примусы и керосинки, увенчанные кастрюльками и сковородами. Какие яркие картины коммунальных кухонь будут позже возникать на страницах булгаковских книг: "Два примуса ревели на плите, возле них стояли две женщины с ложками в руках и переругивались.
- Свет надо тушить за собой в уборной, вот что я вам скажу, Пелагея Петровна, - говорила та женщина, перед которой была кастрюля с какой-то снедью, от которой валил пар, - а то мы на выселение на вас подадим!
- Сами вы хороши, - отвечала другая.
- Обе вы хороши, - звучно сказала Маргарита..."
                      (М.А. Булгаков "Мастер и Маргарита")
И все же у каждой из коммунальных кухонь, игравших такое важное значие в общественной жизни, были, кроме типических, и свои индивидуальные черты. "Особенностью кухни была сизая кошка, которая вихрем проносилась к форточке, не забывая куснуть попутно за икры стоявшего у примуса", - рассказывала Любовь Евгеньевна.
Воспоминания Л.Е. Белозерской рисуют не просто повседневное бытие отдельной семьи - это очень точная, яркая картинка московской жизни 1920-х годов с различными человеческими типами, подпорченными "квартирным вопросом".
Из новой квартиры Булгакову было еще ближе ходить в свою церковь Покрова на углу Большого и Малого Левшинских переулков. Прихожанами этой церкви они с женой стали, поселившись в Обуховом переулке.
Церковь Покрова, тогда еще действующая, произвела на них сильное впечатление. Человек, выросший в семье с религиозными традициями, Михаил Афанасьевич регулярно бывал в этом храме и даже выбрал его для венчания своей младшей сестры. "На перекрещении двух переулков - Малого и Большого Левшинских - стояла белая церковь-игрушка с синими в звездах куполами, - вспоминала Любовь Евгеньевна Белозерская. - В ней-то и обвенчалась младшая сестра М.А. Леля Булгакова с Михаилом Васильевичем Светлаевым. Она была очень мила в подвенечном наряде".

Храм Покрова в Левшине

Булгаков хорошо знал и любил арбатские, пречистенские, остоженские переулки. В 1927 году ему предоставилась возможность арендовать отдельную квартиру на Пироговской, и они с женой снова переехали. Окончание Пироговской улицы тогда было окраиной Москвы (за Новодевичьим монастырем находилось село Лужники), и выехать отсюда по делам или в гости к знакомым можно было только на трамвае, перегруженном московском трамвае, вызывавшем столько отрицательных эмоций... Даже отправляясь по редакцию или в театр по поводу своих пьес, Булгаков добирался до места усталым и помятым после вагонной давки. Вскоре он стал называть новую квартиру "пироговской дырой".

Любовь Белозерская

А Белозерской на Пироговской нравилось: «Если выйти из нашего дома и оглянуться налево, увидишь стройную шестиярусную колокольню и очертания монастыря. Необыкновенно красивое место. Пожалуй, одно из лучших в Москве. Наш дом - особняк купцов Решетниковых, для приведения в порядок отданный в аренду архитектору Стую. В верхнем этаже - покои бывших хозяев.Там была молельня Распутина, а сейчас живет застройщик архитектор с женой...»
По Пречистенке и арбатским переулкам Булгаков очень скучал и продолжал приходить сюда на прогулки и приводить знакомых, чтобы показать им уютные московские уголки. Е. Шереметьева, завлитчастью "Красного театра" в Ленинграде, вспоминала о своем приезде в Москву к Булгакову для ведения деловых переговоров по поводу его пьесы. Михаил Афанасьевич предложил своей гостье пройтись пешком по Москве. Перейдя Зубовский бульвар, они вышли на Пречистенку и углубились в лабиринт тихих переулков. Шереметьева вспоминала: "Между невзрачными деревянными домами стояли особняки с ампирными колоннами, среди разговора Булгаков называл имена архитекторов, бывших владельцев, или события, связанные с тем или иным домом. Он несомненно любил московскую старину и, видимо, хорошо знал ее".

1927 год. Вид на Пречистенские ворота и Пречистенку с переулками (тогда уже Кропоткинскую площадь и Кропоткинскую улицу) с еще не снесенного Храма Христа Спасителя

На Пироговоской Булгаков пережил нелегкие времена - его пьесы перестали ставить, а прозу не печатали, лишив его источников дохода. При этом за настроениями самого Булгакова и его окружения следили сексоты (секретные осведомители), информируя "компетентные органы" о своих наблюдениях.
Из агентурно-осведомительных сводок ОГПУ (1930 г.):
"Сейчас определенно говорят, что на очереди самоубийство Булгакова, который очень таки последние дни мрачно похаживал по Поварской. Булгакова не отпускают за границу и его душат, не пропуская его последних вещей, хотя лицемерно говорят, что Булгаков нам нужен, что мы будем ставить Булгакова. А в то же время театры страшась самой тени Булгакова, избегают его, чтобы не попасть под подозрение".
(Громкие самоубийства знаменитых творческих личностей - Есенина в 1925 году, Маяковского в 1930 году и цепочка менее заметных смертей, видимо, и привели к разговорам, что "на очереди" Булгаков).

Осведомители прикидывали даже финансовые обстоятельства писателя и делали попытки подсчитать его траты:
"1) На этих днях - секция драматургов при Москомдраме постановила: "выдать пособие драматургу М.А. Булгакову в размере 500 рублей ввиду его бедственного положения"
2) На этих днях по рукам драматургов и писателей ходил подписной лист в пользу М.А. Булгакова.
Подписывали на 5, 10, 15, 25 рублей.
Все это похоже на демонстрацию и протест. Ходят определенные разговоры, что Булгаков задушен, Булгакову не дают писать, Булгаковских пьес не ставят, Булгакова обрекли на нищету, что Булгакову зло и жестоко мстят за то, что он хочет быть честным писателем.
Слухи производят самое невыгодное впечатление не только на советских граждан, на на кой-кого и из временно по должности проживающих в СССР.
Вся эта "нищета" крайне загадочна, т.к. Булгаков не так давно зарабатывал крупные деньги, которые в советских условиях (когда кутить, а в Европе и Московской много не проживешь) трудно быстро прожить. С этой "нищетой" что-то надо сделать".

Наверное, чуткий Михаил Афанасьевич не мог не ощущать вечный чужой взгляд за спиной и чужое присутствие даже в его кармане...

Кабинет Булгакова в квартире на Пироговской

В этот период брак с Любовью Белозерской дал трещину... Обаятельная женщина, окруженная друзьями, она вечно приглашала гостей, собирала в доме компании, когда у Михаила Афанасьевича была глубочайшая депрессия и ему было тяжело общаться с чужими. Но Любочке было не до "капризов" мужа - она увлекалась то верховой ездой, то автомобилями, то танцами. Телефон висел на стене недалеко от письменного стола Булгакова, и она часами весело болтала с подружками... На замечание мужа: "Любочка, я ведь работаю!", она небрежно отмахнулась: "Ну ты все-таки не Достоевский!"
Супруги все меньше понимали друг друга. Впереди Булгакова ждала новая любовь, новый брак и новый дом...

Продолжение следует.

Продолжение следует.