Оружие горца
Лучшая в стране частная коллекция холодного оружия, по легендам, хранится в Чечне, и мы приехали в Грозный, чтобы поговорить с ее владельцем и сфотографировать экспонаты. Тем более что коллекционер не кто иной, как Рамзан Кадыров.
Хусейн Решедов демонстрирует свойства многократно закаленной стали, из которой сделана лучшая в его коллекции шашка с аббревиатурой ТКВ.
У площади Дружбы в Грозном высится монументальная сфера коричневого мрамора, увенчанная гигантской позолоченной стелой – музей Ахматхаджи Кадырова, закрытый пока для посетителей. Скучающий у входа бородач с автоматом вызывает хитроглазого старшего научного сотрудника музея Мурата Нашхоева. Тот извиняется, мол, пустить нас не может, экспозиция – «на оформлении». На прощание Нашхоев делает выговор фотографу и оператору: «Вы что в таком виде к нам в республику заявились, обычаи наши не уважаете? Вы же не в Соединенные Штаты приехали». Оказывается, появление в шортах и бриджах в Чечне, мягко говоря, не поощряется – таковы уж требования шариата: женщины в косынках, мужчины в длинных штанах. По воле Рамзана Ахматовича в республике действует и мораторий на алкоголь – спиртного нет ни в магазинах, ни в ресторанах.
С кинжалом не расставайся. Согласно древним законам, непереводимым на язык Уголовного кодекса, оружие – неотъемлемый атрибут чеченского мужчины. Обладание им не привилегия, а право, умение им владеть – необходимость. До начала XX века (а неформально и сегодня) совершеннолетие у чеченцев наступало в пятнадцать лет. К этому возрасту юноша должен был освоить все навыки воина: искусство наездника, стрельбу из ружья и пистолета, джигитовку с шашкой. А его неразлучным спутником на всю жизнь становился кинжал. Предки вайнахов обязаны были встречать совершеннолетие защитниками своего тейпа, готовыми отразить набеги соседей и – провести свой лихой набег. После обряда инициации, опоясывания кинжалом, джигит снимал его лишь на ночь, кладя по правую сторону, чтобы иметь возможность схватить оружие при неожиданном пробуждении.
Со второй половины XIX века мастерам-оружейникам все чаще требовались услуги серебрянщиков. Даже для довольно скромной серебряной оправы необходимо не меньше 120–150 граммов серебра, что в позапрошлом веке тянуло на небольшую отару овец.
Судя по симметричным клеймам, этот богато украшенный кинжал – работа представителя оружейной династии Рашидовых из Джугурты. Одно из латунных клейм утрачено, а в сохранившемся читаем выполненное арабской вязью имя мастера – Махмад.
Размер имеет значение. В холле новенького Национального музея Чеченской Республики, расположенного на проспекте Путина, на двух панно от потолка до пола – стихи в честь Рамзана Ахматовича. Нас встречает старший научный сотрудник Альви Муцаев.
«Для чеченских оружейников XVII–XIX веков характерны два вида клинков. Наиболее распространенный – с двумя долами – по одному с каждой стороны клинка, смещенными в противоположные стороны от центра кинжала. Второй вид – “кинжал с ребрами” по каждой стороне клинка». Муцаев демонстрирует экспонаты крошечной выставки, где среди черкесок, ковров ручной работы и старинных турецких ружей выставлены полтора десятка клинков разных эпох.
Большим у чеченцев считался кинжал, ширина которого у рукоятки была более 4,5 сантиметра, а длина превышала 45 сантиметров. В среднем же соотношение ширины и длины кинжалов у нохчей, как сами себя называют чеченцы, было 1 к 10. Добродушно смеясь, Муцаев рассказывает нам, что чеченцы всегда пренебрегали маленькими кинжалами, предпочитая клинки средних размеров. Любовь других кавказских народов к большим кинжалам вызывала у вайнахских джигитов презрение.
В былые времена пояс горца не имел смысла без висящего на нем кинжала.
Альви Муцаев держит кинжал, ручку и ножны которого покрывает червленый серебряный орнамент. Со второй половины XIX века запросы горцев начинают расти. Простая оправа – дерево, кожа, роговая ручка – их уже не устраивают. Мастерам-оружейникам все чаще требуются услуги серебрянщиков – каждый должен заниматься своим делом: оружейник – ковать клинки, ювелир – создавать серебряную оправу. На помощь клиночникам приходят ювелиры Дагестана – лакцы, даргинцы, аварцы. Даже для довольно скромной серебряной оправы необходимо не меньше 120–150 граммов серебра, что в позапрошлом веке тянуло на небольшую отару овец.
Чеченские оружейники часто покрывали клинки шашек текстами сур из Корана. На этой шашке предположительно середины XIX века в темном круге у рукоятки читается слово «Аллах», слева от него – имя «Хамзат» (дядя пророка Мухаммеда).
Модный аксессуар. «Этот кинжал я видел в лучшей сохранности, но во вторую чеченскую войну человек, пожертвовавший его нам, прятал его на чердаке в ауле Старые Атаги. Там шли боевые действия, крышу дома повело, просочилась вода, и клинок начал ржаветь», – вздыхает Муцаев, глядя на кинжал, который я верчу в руках, наслаждаясь весом и благородными формами. Из всей экспозиции он отдает предпочтение не самому старинному артефакту – ромбовидному кинжалу 1901 года работы мастера Чилы Базалаевича Муртазалиева, хотя в экспозиции есть клинки и XVIII века.
История оружейника Чилы, по мнению Муцаева, одна из самых примечательных. В середине 90-х годов позапрошлого века сын клиночника Базалая, поддавшись уговорам, переехал во Владикавказ – в то время административную столицу Терской области, где его клинки скоро стали пользоваться бешеной популярностью среди офицеров. Стоимость неоформленного клинка Чилы доходила до 25 рублей – барана в те времена можно было купить за 15 копеек серебром. Уже живя во Владикавказе, Чила дарит шашку и кинжал своей работы начальнику Терской области генерал-лейтенанту Семену Васильевичу Каханову и получает в качестве ответного подарка позолоченный чайный сервиз, наган и грамоту с правом на его ношение, что было знаком особой чести, поскольку после падения имамата Шамиля и покорения горцев по законам Российской империи чеченцы не имели права на владение нарезным оружием – только охотничьим. Шашка полагалась горцам, состоявшим на военной службе в императорской армии, а ношение кинжала разрешалось всем чеченским мужчинам старше пятнадцати лет. Но вернемся к Чиле: он шлет дары кавказскому наместнику, графу Иллариону Ивановичу Воронцову-Дашкову, и получает в ответ золотой медальон с цепью. Третьим известным подарком Чилы стали шашка и кинжал тонкой работы в серебряной оправе для императора Николая II. Русский царь же пожаловал мастеру золотые швейцарские часы с гравировкой: «Знаменитому кавказскому оружейнику Чиле Муртазалиеву».
Внедорожник против сабли. Мы уже неделю в Грозном. Несмотря на сорокаградусную жару, улицы города, блестящего дешевым мрамором и стеклом, малолюдны, холодны и неуютны. Дневное декоративное спокойствие после полуночи часто разрывают звуки автоматных и пистолетных перестрелок. Утром юная чеченка, моющая полы в нашей гостинице и вечно напевающая себе под нос, на вопрос о ночной стрельбе буднично отвечает: «Да нет, для свадьбы это уже поздно, наверное, кого-нибудь убивали» и несется вприпрыжку дальше, а у нас трезвонит телефон. «Ребята, привет. Через сколько сможете быть в Курчалое у моей аптеки?» – шелестит в трубке голос аптекаря и коллекционера Али-хаджи, которого нам рекомендовали как большого ценителя и знатока вайнахских клинков. Мы сидим в просторном, залитом солнцем дворе частного дома Хусейна Решедова в селе Курчалой. Он давний друг Али и большой ценитель древностей – в его коллекции старинные чеченские шашки, несколько кинжалов и даже грузинский меч, датируемый XII веком. Недавно Хусейн продал русское золотое георгиевское оружие – саблю с дарственной надписью Александра III – и купил себе новый внедорожник. «Кушать ведь надо», – веско заявляет Решедов и переводит разговор на наиба имама Шамиля – Талхига из Шали, которому, по версии Хусейна, принадлежала лучшая шашка из его коллекции. Шашка действительно знатная, с кириллической аббревиатурой ТКВ. Клинок спокойно сгибается хозяином в дугу и глухо свистит, когда я рублю им воздух. Альви Муцаев, осуждая такое «варварство» Решедова, объясняет: «Кириллическая аббревиатура ТКВ является указанием на принадлежность клинка к Терскому казачьему войску».
Костюм чиновника. Хусейн требует нас за накрытый стол, но Али-хаджи чуть не силой увозит к себе. По дороге рассказывает, как года три назад он советовал своему другу – тогда еще депутату Госдумы РФ Магомеду Вахаеву: «Скажи нашему дорогому Рамзану Ахматовичу, пусть он для своих людей введет форму по образцу национальной – с черкеской, газырями, башлыком, ну и с кинжалом тоже». Понятно, что без кинжала национальный горский костюм немыслим. По словам Али, Вахаев тогда не хотел Рамзану это предлагать. Проходит несколько месяцев, и, к удивлению Али, Кадыров неожиданно издает приказ, предписывающий чиновникам приобрести для особых праздничных дней полный комплект национального костюма.
Облачившись у себя дома в старый полуистлевший башлык, богато расшитый золотой и серебряной нитью, и выложив перед нами свои сокровища: несколько старинных чеченских кинжалов в дорогой оправе и множество антикварных карманных часов, – Али повторяет чеченскую пословицу: «Без нужды кинжал не доставай, без славы не убирай» – и угощает нас вайнахской гастрономией: вяленым мясом и бульоном с галушками и чесноком. После чего пускается в воспоминания, демонстрируя нам серебряные ножны с выгравированной надписью на русском: «Фамильный кинжал Байсаевых» – и богато отделанную костяную ручку с обломанным клинком.
Сейчас почти невозможно найти в Чечне человека, знающего оружейное дело своих предков. Депортация 1944 года и две войны пресекли оружейные династии, забылись секреты мастеров.
Во время депортации в 1944 году чеченцев разоружали. Чтобы не расставаться с дедовским наследием, многие обламывали клинки и увозили с собой в ссылку оправу. Другие прятали родовые кинжалы в палисадниках, на чердаках. Однажды к Али-хаджи попал заржавевший клинок, на котором еще можно было разобрать клеймо. По уцелевшей подписи арабской вязью он разобрал, что автор клинка происходит из аула Джугурты, где в это время жил мулла по имени Абубакар, все предки которого были оружейники. Взяв ржавый кинжал, Али поехал к мулле. Старый Абубакар Рашидов со слезами на глазах признал клеймо своего деда – мастера Махмада. Уже после возвращения из казахстанской ссылки, в 1957 году, чеченцам было разрешено ношение кинжалов – исключительно с национальным костюмом и только по праздникам, при наличии специальной лицензии.
Рубить, но не колоть. Как практически все холодное оружие исламского мира, вайнахские кинжалы были в первую очередь рубящими. Но чеченцы объясняют это по-своему. По словам Муцаева, предположительно в начале XVII века на священной для чеченцев Горе мудрости в районе села Верхний Центорой-Юрт прошло заседание совета старейшин вайнахских родов. На нем старейшины призвали чеченцев прекратить кровопролитные междоусобицы – уж слишком много молодых мужчин гибло в межклановых стычках и набегах одного аула на другой. Понимая, что призывы вряд ли возымеют действие, мудрецы постановили запретить чеченцам наносить друг другу колющие раны во время поединков, а за нарушение запрета назначили суровое наказание. Отныне разрешалось только рубить противника.
Наш сосед по гостинице – кандидат наук, биолог Салман пишет у себя в номере докторскую диссертацию о флоре Кавказского хребта. На пятые сутки нашего пребывания в Грозном выясняется, что у Салмана в его родовом селе есть кровники. Его двоюродный брат совершил убийство, и теперь, чтобы родственники убитого не расправились с Салманом, он должен вести благочинный, тихий образ жизни, скромно одеваться, не показываться на праздниках и торжествах – в общем, всячески каяться за поступок кузена. Но Салман очень любит хорошо покушать и выпить водочки.
Осушив рюмку и закусив куском бараньего шашлыка, Салман рассказывает нам старинные предания о поединках кровников, когда два чеченских джигита, становясь друг против друга, имея один кинжал на двоих, по очереди наносили один другому страшные рубящие удары. Каждый из джигитов после своего удара передавал кинжал противнику, пока один из них не валился замертво.
Салмана есть за что уважать – в 1997 году он подобрал на ночной дороге изможденного француза – врача гуманитарной организации, чудом сбежавшего из зиндана полевого командира Руслана Гелаева. С риском для жизни Салман и его свояк спрятали француза, которого люди Гелаева уже искали по всей Ичкерии, а потом переправили его в Ставрополье.
Дагестанский след. Сейчас почти невозможно найти в Чечне человека, знающего оружейное дело своих предков. Депортация 1944 года и две войны пресекли оружейные династии, забылись секреты мастеров. По словам Муцаева, сегодня в Чечне есть пять–шесть энтузиастов, но заняты они не восстановлением технологий предков, а приданием металлу формы кинжальных или шашечных клинков. Но ведь неотъемлемый элемент кустарного оружейного дела – работа в настоящей кузнице по собственной технологии, включающей многократную закалку металла.
Отчаявшись найти потомственных мастеров в Чечне, утром катим в Дагестан, славящийся оружейными династиями. Дорога из Грозного в Махачкалу занимает три часа. За блокпостом на республиканской границе перед Хасавюртом видишь разительный контраст – грязные улицы, обилие алкогольной продукции в импровизированных пивных и местные жители, о ужас, фланирующие в шортах. Пообедав с приятелем, направляемся в Каспийск – дремотный городок на берегу моря рядом с Махачкалой.
Потомственный амузгинский оружейник Гаджи Курбанкадиев колдует в кузнице на задворках недостроенного кирпичного дома. При нашем появлении, не дав опомниться, везет на новеньком внедорожнике в прибрежный ресторан – потчевать шашлыком под дагестанский коньяк. «В Чечне своих оружейных династий за всю историю – раз, два и обчелся, все остальные – дагестанцы. Вы, ребята, чеченцев не слушайте – они вам быстро мозги запудрят», – гнет свою линию Гаджи. Он уверяет, что и Базалай, отец почитаемого Альви Муцаевым Чилы, – на самом деле даргинский мастер, переселившийся на земли чеченцев.
Горный аул Амузги, откуда родом Гаджи, славится как крупнейший оружейный центр Северного Кавказа с VI века нашей эры. Мы стоим у раскаленной наковальни. Вытирая пот со лба, Гаджи горделиво рассказывает: «А вы знаете, что у Батыя и Тамерлана были амузгинские клинки, доказательства этого даже у вас в Москве, в Ленинской библиотеке есть. А я чистокровный амузгинский оружейник в двенадцатом поколении, наше родовое клеймо с начала XVIII века известно».
Тщательно соблюдающий технологии амузгинских мастеров, Курбанкадиев готов на практике доказать, что клинок из обычной стали, не булатный, можно с нуля выковать за шесть часов. Проведя хитроумную маркетинговую кампанию в середине 90-х, он добился того, что сейчас его клинки считаются одними из самых дорогих в Дагестане. Кубачинские ювелиры становятся в очередь, чтобы оформить их в оправу. Недавно кубачинцы преподнесли в подарок Дмитрию Медведеву богато оправленную саблю работы Гаджи. «Моя самая заветная мечта – передать мастерство моему сыну Курбанкади», – говорит Гаджи у себя в кузнице, положив руку на плечо вертлявому двенадцатилетнему парнишке. Пока Курбанкади Курбанкадиев ходит в черновых подмастерьях у отца – измельчает центнеры угля для кузнечной печи и выпиливает долы у кинжальных заготовок.
К.Р.А. Наш последний вечер в Грозном. Салман появляется на пороге нашей комнаты с двумя бутылками контрафактной водки: «Ну что, ребята, проводим вас по-человечески». После первой бутылки раздается звонок – пресс-секретарь Кадырова Альви Керимов внял нашим мольбам. Через час мы должны быть на гудермесской трассе, у поворота к президентской резиденции.
Подъезжаем в сумраке ночи. На повороте встречают бетонные тумбы-антишахидки, неподъемный металлический шлагбаум и истошные крики охраны: «Эй, эй, не вставай тут, быстро… уезжай…». С трудом удается объяснить, что пресс-секретарь президента назначил нам встречу. Через минуту подъезжает и он сам. Здоровяки обыскивают наши рюкзаки с фототехникой. Голову каждого бородача украшает черная бейсболка или тюбетейка с тремя вышитыми золотом крупными буквами: К.Р.А., что значит Кадыров Рамзан Ахматович. В Чеченской Республике эта аббревиатура известна каждому, и горе тому, кто повздорит с ее носителем. Пересаживаемся в автомобиль пресс-секретаря. По мощенной мрамором дороге подъезжаем к воротам резиденции. Пока перепроверяют еще раз, к воротам подлетает и с визгом тормозит дорогущий автомобиль. Под слепящим светом фонарей видны номера серии КРА. Из машины выпрыгивает паренек лет семнадцати – один из многочисленных родственников господина К.Р.А. У него ключи от оружейной комнаты. Присутствие самого Рамзана Ахматовича не предвидится.
За стеклянными дверями комнаты кроме десятков старинных кинжалов и сабель в богатых серебряных оправах на бархатных панно по стенам в глаза бросается изобилие огнестрельного оружия всех времен и народов. В круглой витрине цепляет взгляд «товарищ маузер» из чистого золота, на фоне которого сиротливо меркнут его соседи – суперсовременные, с лазерными прицелами пистолеты. На полу в полуоткрытом футляре валяется снайперская винтовка. Но Альви Керимов, стоя вплотную за спиной фотографа, бдительным оком следит, чтобы его объектив ненароком не соскользнул туда, куда не положено, всем своим видом показывая, что единственное его желание сейчас – отделаться от нас как можно скорее.
Пробыв в легендарной оружейной комнате Кадырова минут пятнадцать, мы молча любуемся из окон машины проплывающим ночным Грозным. Завтра домой, в Москву. В шортах, в которых только и можно существовать в такую жару.
