Как живут сельскохозяйственные США

В первую из моих поездок за пределы американской столицы, города Вашингтона, я обратил внимание на отсутствие деревень. Вдоль шоссе между городами и городками попадались только мелкие поселки, состоящие зачастую из магазина ресторанчика и бензозаправочной колонки. Но кругом лежали поля. Где же живут обрабатывающие их люди?

Между полем и асфальтом шоссе узкая лента запыленной невозделанной земли: колючая сухая трава или редкий кустарник. По этой полосе тянется вереница приземистых столбиков с колючей проволокой. Там, где проволока прерывается, в сторону от шоссе уходит прселочный путь. Над ним на шесте или просто на дереве дощечка с надписью: «Проезда нет. Частная собственность».

Путь ведет к одиноко стоящему в поле домику Рядом с домиком хозяйственные постройки и барак для батраков. Так выглядели первые увиденные мною и моими спутниками американские фермы. Нам было очень интересно узнать, как живут люди на фермах. Но сделать это оказалось не так-то просто. Отгороженные от проезжих и от соседей колючей проволокой. заборами и межами, фермеры живут замкнуто, пришельцев встречают недружелюбно, о своих делах и заботах предпочитают молчать. Весь их настороженный, недоверчивый вид говорит: расскажи, мол, тебе о своих слабостях, и ты меня съешь: ведь у нас человек человеку - волк...

Но однажды нам повстречался разговорчивый фермер.

ФРЭД ХОУП - «САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ» ФЕРМЕР

Проезжая по штату Айова, который американцы нередко именуют своей «золотой житницей», мы остановились позавтракать в придорожной закусочной. У прилавка, служащего одновременно и столом, нашим соседом оказался сухопарый мужчина средних лет в выжженной солнцем шляпе неопределенного цвета. Он сел как и мы, на высокий круглый табурет и положил на прилавок большие, натруженные руки. Несколько раз обращала на него вопросительный взгляд девушка-официантка, но мужчина продолжал сосредоточение рассматривать прейскурант и не торопился заказать себе завтрак.

Наконец он поднял голову. Губы его были искривлены грустной усмешкой:
- Хлеб подорожал. А нам за него стали платить меньше...

Ни к кому в отдельности не обращаясь, мужчина вдруг начал рассказывать:

- Был я недавно в парикмахерской. «Вы должны брить фермеров за полцены,- говорю я мастеру,- потому что доходы наши уменьшились вдвое». А он мне в ответ: «Нет, мы должны брать с вас, фермеров, двойную цену, потому что по мере падения ваших доходов лица у вас вытягиваются». И так всюду: чем меньше зарабатываешь, тем больше с тебя берут. Сколько же еще могут вытягиваться наши лица? Пока мы не протянем ноги?

Официантка оборвала горькие шутки фермера:

- Будешь сегодня завтракать, парень?
- Сегодня еще буду, - опять с усмешкой ответил он. — А завтра уже едва ли...

Мы разговорились с этим мужчиной. Зовут его Фрэд Хоуп. Он обычно завтракает здесь по пути в поселок. Там Фрэд каждое утро моет автомашины в гараже одной торговой фирмы. Что поделаешь? На доходы от фермы не проживешь, надо подрабатывать.

Большинство мелких, да и многие средние фермеры: одни прирабатывают постоянно в городе, другие летом работают на своих полях, зимой — на стороне. Только приработок находить все труднее: в стране растет безработица.

В США два процента фермеров - крупные и крупнейшие — владеют почти половиной всей земли под фермами, Такие «фермеры» живут обычно в городах или имениях, а на огромных массивах их полей сосредоточено большинство тракторов, комбайнов, автомашин, работает преобладающая часть американских батраков — сельскохозяйственных рабочих. Миллионы же средних и мелких фермеров владеют остальной землей. Многие из них обрабатывают ее подчас примитивной техникой и обильно поливают собственным потом, но все же с гордостью именуют себя «самостоятельными» фермерами в отличие от арендаторов-издолыциков, вообще не имеющих своей земли.

Фрэд Хоуп, говоря о себе как о «самостоятельном» фермере, произносил это слово с неизменной усмешкой. О какой «самостоятельности» может быть речь, когда он вынужден покупать все продукты питания для семьи и завтракать в закусочной, ибо по чужой воле он производит только пшеницу! Ни один фермер не может сбывать свою продукцию непосредственно потребителю: у него нет для этого ни времени, ни транспорта, ни средств на рекламу и борьбу с крупными конкурентами. Всю его продукцию забирают компании-скупщики. Они устанавливают цены, в погоне за барышом все время снижая плату фермерам и вздувая цены в розничной продаже. Скупщики дают фермеру кредит, без которого как говорит Фрэд Хоуп, «не посеешь и не пожнешь». Но за кредит им нужно платить до 30-40 процентов в год. Кроме того, приходится подчиняться во всем их воле: производить только то, что они прикажут, когда прикажут и сколько прикажут.

Цены на удобрения, инвентарь и все необходимые фермеру товары растут. Налоги тоже увеличиваются. Фермер вынужден брать деньги взаймы еще у банков, а за это закладывать банку свой дом и другие постройки. Стоит запоздать с очередным взносом в счет погашения долга банку, и все твои владения будут отобраны. Так на деле выглядит «самостоятельность» Фрэда Хоупа. Достаточно небольшого неурожая, нового снижения закупочных цен или просто болезни фермера или одного из членов его семьи (ведь медицинская помощь в США только платная, причем одна операция аппендицита стоит половину всех его доходов за год) — и фермер разорится. В таком положении находится большинство «самостоятельных» фермеров Америки. .

— Ежедневно почти три сотни средних и мелких фермеров разоряются в нашей стране. Это значит, что каждый из нас лишь ждет своей очереди,— заключает разговор Фрэд Хоуп, - Не правда ли, есть от чего вытянуться нашим лицам?

КТО УБИЛ ЮНУЮ АЙРИН?

Мне никогда не забыть пятнадцатилетнюю Айрин, хотя я ни разу не видал этой девушки. Айрин повесилась в недостроенном коровнике за день до нашего приезда в штат Джорджия, где она проживала. Историю этой девушки рассказывали нам люди, знавшие ее близко.

Отец Айрин был когда-то таким же «самостоятельным» фермером, как знакомый уже нам Фрэд Хоуп, но потом разорился.

Однако до последних дней жизни он питал надежду вновь «стать на ноги» и «вывести в люди» свою единственную и горячо любимую дочь. Иногда, вернувшись поздно вечером с работы в дощатую хижину с фанерной крышей, он садился в угол, на кучу старых мешков, служившую ему постелью, и, превозмогая сон и усталость, начинал мечтать вслух. Его голос доносился из темноты (на освещение не хватало денег) до засыпающей Айрин; «Ты будешь учиться. Уедешь работать в город, станешь, может быть, машинисткой или даже кассиром. И вдруг тебе удастся найти обеспеченного мужа — ведь ты такая красивая! Тебе не придется гнуть спину от зари до зари на чужом поле...» Таков был предел мечтаний старого труженика, но Айрин его слова казались чудесной сказкой. Во сне она видела себя счастливой.

Но наступало утро, и с ним возвращалась жестокая действительность. Отец Айрин был теперь издольщиком, или кроппером, как принято называть таких людей в США. Он арендовал у крупного землевладельца клочок земли и, не имея ничего за душой, получал от хозяина также тягловую силу, инвентарь, семена и даже жилье и продовольствие для пропитания семьи. Таким жильем служила хибарка без окон и печи, подобная хибаркам других двадцати с лишним кропперов-соседей. Но издольщикам и их семьям в поселке приходится спать всего лишь несколько часов. Все остальное время они под надзором приказчиков хозяина трудятся на «своих» полях, выращивая то, что указал хозяин,— большей частью табак или хлопок.

Осенью кропперы отвозят весь урожай на склады землевладельца. Он высчитывает стоимость всего — от консервированных бобов, выданных в кредит из его магазина, до поливки плантаций из его водоема. Цену он определяет по своим соображениям. После такого расчета кропперам остаются сущие крохи.

Чтобы как-то прожить до следующего урожая, они вынуждены вновь одалживаться у хозяина. Отцу Айрин «не повезло»; урожай на его участке в течение трех лет подряд оказывался недостаточным, чтобы расплатиться с хозяином, и долг стремительно возрастал. Все трое — отец, мать и Айрин - работали но 15 часов в сутки, напрягали все свои силы, чтобы в этом году, как говорил отец, «переломить судьбу». Но события сложились иначе. Отец Айрин надорвался и умер. Хозяин прибавил к прошлым долгам еще расходы на похороны.

— Нам век не рассчитаться, Айрин,— сказала однажды мать девушке.— Выхода нет. Беги, Айрин, ищи свою судьбу, ведь отец хотел, чтобы ты вышла в люди. А я уж как-нибудь одна потяну наше бремя...

Две недели не появлялась Айрин в поселке кроппе ров. Но как-то ярким солнечным утром с одного поля на другое полетела весть: «Айрин везут!» По дороге, ведущей к конторе управляющего, показалась полицейская автомашина. В машине между двумя дюжими стражниками сидела бледная и молчаливая девушка. Состоявшийся вскоре суд, среди заседателей которого не было, разумеется, ни одного кроппера, постановил; Айрин и ее мать должны отработать хозяину долги умершего отца и мужа, но уже не в качестве кропперов, а в качестве подневольных рабочих.

Хозяин присчитал к прежним долгам еще затраты, сделанные им на двухнедельные поиски беглянки, получилась столь крупная сумма, что Айрин не смогла ее даже запомнить.

Ночью на нарах батрацкого общежития, казавшегося смрадной ямой по сравнению со строящимся рядом новым коровником, Айрин и ее мать подсчитывали, сколько десятков лет придется нести им рабское ярмо.

Утром вся округа узнала о смерти Айрин. Полиция констатировала, что девушка «наложила на себя руки по собственной воле». Хозяин, говорят, изрек; «Я не знаю и знать не хочу, в чем причина ее смерти. Я знаю, что она бессовестно обокрала меня, улизнув от уплаты долга».

Кропперы и батраки говорили о смерти Айрин как об убийстве. Кем убита юная Айрин? Никто не осмеливался открыто ответить на этот вопрос из боязни за свою судьбу. Девушка оказалась очередной жертвой изуверской системы современного рабства, господствующей в Соединенных Штатах Америки. А скольких еще убьет эта система! Ведь среди фермерского населения юга США каждый третий является кроппером — полурабом, стоящим на пути к полному рабству.

ДЕТИ И БАРЫШИ

Один американский журналист, подвергающийся теперь преследованиям за свои взгляды, рассказал мне как-то о посещении им крупного имения в Вирджинии, неподалеку от Вашингтона. Обходя имение вместе с хозяином, он увидел низкую и длинную землянку. Журналист высказал предположение, что это, наверно, овощехранилище.

Хозяин рассмеялся: Повидимому, вы мало знакомы с сельским хозяйством, сэр. Овощи тут сгнили бы от сырости. Это просто жилье для моих батраков-негров.

Мне этот рассказ вспомнился много позже, в солнечной Калифорнии, богатом американском штате на берегу Тихого океана. Там мне довелось видеть сельскохозяйственных рабочих-мексиканцев на плантации неподалеку от города Сан Матео.

Поговорить с ними не удалось: нельзя было их оторвать от работы, так как это грозило им наказанием, а искать их жилье вечером было бы бесполезно — никто не пустил бы туда иностранцев, ибо жили мексиканцы в условиях, говорят, не менее ужасающих, чем негры в Вирджинии. Мы наблюдали работу мексиканцев из машины. Люди, не разгибаясь, собирали какие-то ягоды, кажется, клубнику. Среди сборщиков преобладали женщины и дети.

В США, по разным данным, от 4 до 5 миллионов сельскохозяйственных рабочих. В южных штатах среди них преобладают негры, в Калифорнии и Аризоне — мексиканцы. Это наиболее угнетенные и бесправные батраки, с которыми хозяева и власти обращаются, как со скотиной. Но положение и остальных сельскохозяйственных рабочих немногим отличается от положения их негритянских и мексиканских собратьев.

Особенно широко используется на сельскохозяйственных работах женский и детский труд. Мужчина-батрак зарабатывает, как правило, сумму, в три — четыре раза меньшую, чем то количество денег, которое, даже по официальным подсчетам, необходимо для того, чтобы жить не впроголодь. А женщинам за ту же самую работу платят значительно меньше, иногда всего половинную заработную плату, только потому, что они женщины. Таков американский закон.

Еще более выгодны для земледельцев-хищников детские руки. Дети работают по тем же нормам, что и взрослые, но уже совсем за гроши или просто за похлебку. Родители вынуждены под давлением нужды и голода посылать своих детей на заработки.

Те маленькие мексиканцы, которых мы видели на калифорнийской плантации, вообще не знают школы, как удалось нам выяснить позже. Однако и попавшим в школу детям сельскохозяйственных рабочих, арендаторов- издольщиков и бедных фермеров приходится не сладко.

В маленьких местных калифорнийских газетах я нашел сообщения, которые не проникают на страницы «солидных» органов американской печати. Так, газета «Геральд-игзаминер» опубликовала недавно рассказ некой Вирджинии Каррингтон, учительницы сельской школы в округе Сан Луис Обиспо.

Учительница заявила, что 70 учащихся их школы от 6 до 13 лет голодают. «Когда они очень страдают от голода,—бесстрастно повествует Каррингтон, — мы посылаем их выпить стакан воды. Это помогает им на полчаса. Затем они должны идти снова».

Другая газета, прогрессивная «Дейли пиплз уорлд», пишет: «Тень голода висит над роскошной свежестью долин Калифорнии. Во многих сельских школах имеются дети, которые подымают руку среди урока и говорят: «Учитель, я голоден...»

Голод налицо. Этого никто не отрицает. И это голод среди богатства и изобилия: ведь на западной стороне долины Сан Жоахин, в районе наибольшего бедствия, крупные землевладельцы подсчитывают барыши, полученные от урожая хлопка и правительственных дотаций. Барыши немалые...».

Богатство и благополучие плантаторов и крупных фермеров. строящиеся на крови и поте миллионов мужчин, женщин и детей, не могут скрыть истинного лица сельской Америки даже от глаз приезжего человека.

Комментарии: