У китайцев напрочь отсутствует совесть
Некитайцы обычно ничего толком не знают о Китае, кроме того, что там едят палочками и снимают фильмы о кунгфу. Хотя россиянам, например, не мешало бы уже разобраться, как все устроено у китайцев в обществе и в голове. Все-таки с каждым годом присутствие восточного соседа становится все заметнее. Китай — вторая экономика мира по объему ВВП, торговый оборот с России в 2010 году — 60 миллиардов долларов. И это уже не то «Made in China», к которому мы привыкли относиться снисходительно — это уже «Assembled in China», выгравированное на задней стенке iPhone.
Молодые философы Павел Шуваев и Артем Темиров на днях в московском «Фаланстере» презентовали книгу-исследование «КНР. Китайская Неизвестная Реальность».
«В российской гуманитарной среде так сложилось, что все тексты о Китае носят характер либо научный и занудный, либо легкий, но бессодержательный, — рассуждают авторы, Павел Шуваев и Артем Темиров. — Мы хотели показать, что исследование Китая может быть посвящено не древним трактатам, а вопросам, волнующим современность».
В частности, Шуваев с Темировым утверждают, что китайцам не знакомо чувство вины, и что из-за иероглифического письма многие китайцы «не могут обладать развитым мышлением».
Публикуем главу, в которой они пытаются доказать, что у китайцев напрочь отсутствует совесть.
Особенности китайского морального сознания или почему у китайцев нет совести
Большинство жителей западных стран имеют весьма смутные представления о Китае, что уж говорить о таких вещах, как китайские нормы морали. В лучшем случае на ум приходят «китайские церемонии», для которых характерно нагромождение особых правил поведения, и то, представление о них европейцы получили в основном из киноиндустрии. Но что для китайцев значат добро и зло, добродетель и человеколюбие? Мучают ли китайцев угрызения совести? Удивленный читатель, наверняка, сейчас находится в сомнении, возможно ли, чтобы кто-то не испытывал угрызений совести? В этой главе мы ответим на все эти вопросы и реконструируем моральное сознание китайцев, живших при императоре, дабы продемонстрировать отличия психологии китайцев от психологии западного человека в вопросах, касающихся нравственности.
Главная особенность морального сознания китайцев того времени состояла в том, что они не испытывали чувства вины. На первый взгляд это утверждение кажется абсурдным, но мы просим читателя проявить терпение и проследить за дальнейшим ходом нашей мысли, дабы получить полное представление о данной теории. На каком основании можно сделать подобный вывод? Лучше всего было бы предложить читателю текст, в котором китаец описывает свои переживания, связанные с совершенным им преступлением (наподобие «Преступления и наказания»), однако такого текста нет. Поэтому мы можем опираться на конфуцианские тексты, являющиеся нормативной этической базой для любого китайца, а так же на юридические документы, позволяющие определить соотношение закона и обычаев. Посмотрим, что говорил на эту тему непосредственно сам Конфуций. «Учитель сказал: — Ничего не поделаешь! Я не видел, чтобы человек мог, заметив свои ошибки, осудить себя в душе».
Как мы видим, Конфуций считает, что человек не способен самостоятельно дать оценку своим действиям и «осудить себя в душе», другими словами, он не может испытывать чувство вины. Что же с точки зрения Конфуция может чувствовать человек, нарушивший этические нормы? Конфуций полагает, что в подобных случаях человек должен испытывать стыд. Он должен соблюдать традиции и следовать этическим нормам в своем поведении, чтобы оглядываясь на свои поступки, ему было нечего стыдиться. Однако мы не можем лишь на основании изречений Конфуция утверждать, что китайцы испытывали только стыд, а чувство вины им было незнакомо. Чтобы понять, была ли у китайцев совесть, чувствовали ли они вину или только стыд, разберемся с тем, что из себя представляют эти категории и как они формируются в сознании человека.
Совесть понимается одинаково во всех культурах: если она есть, то она выступает в качестве внутреннего голоса, разделяющего добро и зло. Таким образом, совесть — это усвоенные человеком моральные нормы, при нарушении которых он испытывает чувство неловкости или вины. Совесть формируется в детском возрасте, в процессе социализации, когда ребенком усваиваются социо-культурные установки, на базе которых возникают его личные идеалы. Этические нормы, транслируемые ребенку, должны носить абсолютный характер, в противном случае они могут остаться для него лишь формальными правилами. Например, в европейских странах ребенка учат, что убивать плохо, и это плохо без всяких компромиссов.
То же самое и с другими нормами. «Не кради» — норма, которая так же относится к любым ситуациям. Ребенку не говорят, что украсть у родственника — это не так плохо, как украсть у постороннего человека, говорят, что украсть — это плохо само по себе. Нарушение базовых этических норм представляется в сознании ребенка абсолютным злом. Однако для завершения процесса интериоризации моральных норм необходимо, чтобы поведение близкого ребенку социального окружения не противоречило этим нормам, и ребенок совершал моральный выбор и чувствовал за него ответственность. То есть для того, чтобы в ребенке сформировалась совесть, знания этических норм недостаточно.
Необходимо также поощрять в ребенке самостоятельность в принятии решений и независимость в суждениях, потому что лишь тогда в своих поступках он будет руководствоваться совестью, а именно своими представлениями о добре и зле, а не ожиданием одобрения или порицания со стороны внешнего авторитета (родителя или воспитателя). Теперь мы имеем представление о том, как совесть формируется в сознании индивида, и нам предстоит понять, как этот процесс происходил у китайцев.
Уже в детстве китайцы сталкивались с конфуцианскими нормами. Дети должны были определенным образом обращаться к родителям, учителям и другим людям, просто уважительного тона было недостаточно, необходимо было соблюсти ритуал! В школе заучивали наизусть отрывки из канонических конфуцианских текстов, так как от их знания и соблюдения зависела вся последующая жизнь.
Нарушение любой незначительной нормы могло повлечь за собой даже уголовное наказание по статье «за то, что не следует делать». Особое внимание в конфуцианстве уделялось этико-религиозным нормам, которые регламентировали мельчайшие детали человеческой жизни, начиная от приема пищи и заканчивая управлением государства. Поэтому нам придется разобраться с основами конфуцианства, дабы увидеть мир глазами средневекового китайца и понять, что в его понимании соответствовало нормам морали, а что нет.
Конфуций не претендовал ни на какие новшества своим учением, наоборот, он был борцом за древние обычаи и противился любым изменениям. Он считал, что если люди будут из века в век руководствоваться в своих действиях одними и теми же правилами, тогда в государстве наступят стабильность и процветание. Воплощение традиций он видел в «ли» (обряд, этика, ритуал). Ли представляло собой правила поведения и мышления, оно сочетало в себе и этику, и ритуал. Под этой формулировкой мы не имеем в виду, что одни правила ли предписывали, как нужно себя вести, а другие правила ли — как нужно мыслить. Следуя ли в своих поступках, человек одновременно принимал и ту картину мира, которая формировалась за счет ли, он видел реальность через призму усвоенных традиций и правил. Каждый его поступок одновременно был ритуальным действием, поддерживающим вековой вселенский порядок.
Большая часть ли была собрана в трактате «Ли цзи», включенном в число конфуцианских канонов — «Пятикнижие» («У цзин»). Ли четко передает представление китайцев об устройстве социума: люди делятся на верхи и низы, на управителей и народ. Каждый человек должен знать свои права и обязанности и строго следовать им. В «Ли цзи» есть предписания почти на все случаи жизни: кто кому должен уступить дорогу; через какие ворота может пройти обычный житель, а через какие чиновник; как принимать гостей, кто где должен сидеть и кто первым вкушать пищу и т. д. (перечислять все правила просто не имеет смысла, так как их более тысячи). Основной смысл ли заключался в фиксации социально-политического неравенства, которое обеспечивало стабильное функционирование социума. Для того чтобы у людей не возникало никаких сомнений в справедливости подобного устройства, нормы конфуцианства были возведены в закон.
В уголовном кодексе времен династии Тан были закреплены рангово-иерархические различия и до мелочей прописаны правила поведения между младшими и старшими в семье, а также между младшими и старшими по позиции в социальной иерархии, когда речь шла о поведении вне семьи. Согласно Конфуцию порядок в Поднебесной поддерживался в первую очередь за счет подобного социального устройства, поскольку у каждого человека своя функция, и если пекарь начнет править страной, а государь начнет печь хлеб, то страна погрязнет в войнах или умрет от голода.
Читателю, наверное, не терпится узнать, когда же авторы начнут вести речь непосредственно об этике. Но дело в том, что ли являлось основой этики. Таким категориям как «добро» и «зло», «добродетель» и «сострадание» уделялось в конфуцианстве очень мало внимания. Однако было несколько понятий, перевод которых на русский язык сразу вызывает ассоциации с моралью. Это такие понятия, как «жэнь» («человеколюбие», «гуманность») и «и» («долг»). Как Вы уже, наверное, догадались, они имеют смысл, отличный от того, что в них вкладывает европеец. Жэнь и и построены на следовании правильным отношениям между людьми, а также уважении и почтении к старшим. «Почтительность к родителям и уважительность к старшим братьям — это основа человеколюбия».
Так мы знакомимся с ключевым понятием конфуцианства, именуемым «принцип сяо» («принцип сыновней почтительности»). Принцип сяо требовал от человека глубочайшего уважения и, главное, выражения своего почета лицам старше или выше по занимаемому ими месту в социальной иерархии. Принцип сяо был также главным регулятором семейных отношений, поведение человека как сына /дочери, отца /матери, мужа /жены полностью регламентировалось, вплоть до того, сколько поклонов утром нужно совершать перед родителями и т.д. То есть представления о гуманности и долге в китайской культуре сводились к почитанию и уважению старших вкупе с соблюдением ритуала. Все это не может не натолкнуть нас на мысль, что нельзя испытывать чувство вины из-за того, что ты с утра не поклонился, проходя мимо родительской спальни.
Однако, чтобы до конца разобраться во всем, нам важно понять, были ли ситуации, требующие морального выбора. В конфуцианских текстах были детально прописаны поведенческие модели на все случаи жизни, однако, были моменты, когда человеку было необходимо сознательно нарушить или соблюсти какую-либо из норм, возможно одновременно нарушая другую норму. Есть две классических истории, описывающих подобные ситуации.
Первая — история о жителе княжества Лу, который, будучи в действующей армии, трижды убегал с поля битвы, но был прощен Конфуцием, поскольку выяснилось, что он у родителей единственный сын и в случае его смерти о стариках некому будет позаботиться. И вторая — о жителе княжества Чу, который честно сообщил властям о совершенном его отцом преступлении, но был казнен вопреки, казалось бы, всякому здравому разумению — за неуважение к родителю. Эти истории показывают, что подчас поведение человека все же зависело от его внутренних убеждений, и нельзя было точно сказать, как он себя поведет.
Государству же было невыгодно наличие у человека хоть капельки свободы. Его поведение и мышление должно было быть полностью предсказуемо и регламентировано до мельчайших деталей, в противном случае им могли овладеть сомнения, и из-за поломки одной маленькой детали могли произойти сбои в функционировании большой машины.
Поэтому когда государство приняло конфуцианство на вооружение как идеологию, концепция «цзюньцзы» была трансформирована, и акцент был смещен на принцип сяо. В
Если кто-то из членов семьи совершал преступление, то все члены семьи должны были его покрывать, в противном же случае они несли наказание. Можно было донести главе семье на родственника, планировавшего преступление против кого-то из членов семьи. Но единственным исключением, когда можно было донести на своего родственника государству, была ситуация, когда он планировал преступление, представляющее угрозу государственной стабильности или жизни императора. Это было связано с тем, что принцип сяо переносился и на отношения между государем и поданными. Таким образом, в официальной сетке приоритетов император стоял выше собственного отца.
Отступления в своем поведении от принципа сяо получали статус преступлений. Однако это отлично вписывалось в сознание китайцев и не могло восприниматься как принуждение, так как на тот момент все эти принципы соблюдались большей частью населения уже на протяжении почти тысячелетия. Возведение этических норм в статус закона лишило китайцев необходимости совершать моральный выбор. Ситуации, требующие от личности самостоятельного решения, какой поступок в данном случае будет нравственен, более не были возможны. Так государство лишило китайцев совести.
Посмотрим на нашу схему формирования совести. Мы назвали две главных составляющих, без которых невозможно ее формирование: абсолютные этические нормы и категории, и самостоятельность в моральных суждениях. Выше мы показали, что самостоятельности в моральных суждениях китайцев не было. Но что же можно сказать об абсолютных этических нормах? На протяжении всей главы мы ни разу не упомянули китайские божественные заповеди, понимание китайцами добра и зла. Читателю снова предстоит удивиться.
Дело в том, что в китайской культуре этика не сложилась в отдельную дисциплину, поэтому мы нигде не можем ознакомиться с четкими определениями этических категорий, а лишь встречаем предписания к поведению в конкретных ситуациях. В связи с особенностями китайского сознания, в культуре не возникало абсолютных категорий. Впрочем, это касается не только этики. Области сущего и должного, практического и теоретического никогда не были разделены в принципе, о чем также свидетельствует отсутствие в Китае теоретических наук.
Однако вернемся к вопросам морали. Понятия «добро» и «зло» не представляли собой онтологические абсолютные категории, размышлениям о них не уделялось много внимания. Если в некоторых культурах они подчас играли важную роль в представлениях об устройстве мироздания, то в китайской культуре под ними понимались выгода и невыгода, польза и вред, красивое и уродливое и т. п. Понятия добра и зла всегда рассматривались относительно конкретного человека и ситуации, но никогда в масштабе вселенной или хотя бы человечества в целом.
Ситуативность и конкретность пронизывают китайскую культуру целиком и полностью. Это касается и правоприменительной практики. Даже китайские «10 зол», являющиеся основой китайского права, всегда применялись в соответствии с конкретной ситуацией. Но читателю не стоит заблуждаться о категории «10 зол», они не имеют ничего общего с божественными заповедями. Первое из «10 зол» — «заговор о мятеже против государя».
Второе касалось нарушения принятых порядков и моральных устоев. К этой категории были отнесены такие преступления, как попытка разрушить или разрушение храма и могил предков императора или императорской резиденции.
Третье зло так же касалось фигуры императора и государственного устройства, к нему относили измену императору, государству, переход на сторону его врагов, мятеж и т. д. Нет необходимости перечислять все «10 зол», так как там нигде не встретятся категории, касающиеся нарушения какой-то абсолютной этической нормы вроде «не убий» или «не прелюбодействуй». Все преступления, относящиеся к категории «10 зол», можно обобщить как преступления против ритуала, против существующего социального устройства.
Традиции и право не формировали у китайцев негативное отношение к преступлению как таковому. За одно и то же преступление люди получали разные наказания в зависимости от занимаемых преступником и потерпевшим мест в социальной иерархии, от того, какие отношения связывали их в системе кровнородственных и служебных связей и т. д. За убийство жены муж наказывался менее строго, чем за убийство постороннего человека. За убийство человека «по ошибке», например во время игры, вообще можно было откупиться, более того — это было прописано в кодексе. Что касается кражи, то здесь также руководствовались социальными иерархиями.
Если человек украл у постороннего ему человека, то ему следовало более строгое наказание, чем за кражу того же самого у троюродного дяди. Мера наказания за преступления против родственников определялась близостью родства: «За кражу имущества, принадлежащего родственнику четвертой или третьей степени, мера наказания снижается на один пункт, родственнику второй степени — на два пункта, родственнику первой степени — на три пункта».
То есть мы видим, что преступления сами по себе ничего не значили. Человека наказывали не за кражу или убийство, а за нарушение социального порядка. Закон защищал не человека, а функцию, выполняемую им в обществе, его статус, таким образом поддерживая рангово-иерархический порядок.
Могла ли у ребенка в таких социо-культурных условиях сформироваться совесть? Он на протяжении всей своей жизни видел, что родители руководствуются в своих поступках правилами поведения, основанными на социально-политическом неравенстве. Ни в одном действии не было самостоятельности, так как все должно было соответствовать установленному порядку, в противном случае на семью можно было навлечь позор. Ребенок даже не задумывался о том, что правильно, а что нет, так как его не учили быть моральным субъектом, а учили строго выполнять правила. При этом ребенок нигде не мог узнать о каких-то абсолютных моральных категориях.
Если бы родители учили его, что убивать это плохо, как бы они объяснили ему, почему их сосед слева убил человека и понес наказание в виде денежного откупа, а их сосед справа за то же преступление получил несколько лет каторги? Поэтому детей просто не учили таким вещам. Единственными абсолютными категориями, которые могли возникнуть в сознании ребенка были император и ли. Но нарушая ли, человек не мог испытывать чувство вины, так как это не было некой внутренней моральной категорией, ведь она касалась не какого-то конкретного проступка (например, кражи или измены), а каждого шага и слова сказанного кому-то.
Таким образом, моральное сознание китайца включалось, только когда был второй субъект. Если китаец делал что-то не так с точки зрения ли и об этом никто не узнавал, то он не испытывал никаких чувств. Если же его нарушение становилось известным — он испытывал стыд. Чувство же вины предполагает, что человек сомневается в моральности своего поступка и неважно, узнает об этом кто-то или нет. Но чтобы подобные сомнения возникли, необходимы были внутренние представления о добре и зле, о моральном и аморальном, которых, как было показано выше, у китайцев не было.
В китайском обществе поведение людей направлялось конфуцианскими нормами, а отношения регулировались подобными юридическими кодексами вплоть до 1911 года. Поэтому мы смеем предположить, что если на протяжении 2000 лет из поколения в поколения жизнь людей направлялась одними и теми же нормами, то это могло изменить их сознание даже на уровне нейронных связей. И сотни лет явно недостаточно для очищения сознания от вековых наслоений. Не говоря уже о том, что социальное устройство современного Китая все еще имеет много общего со Средневековьем.
