Прикинуться мертвой, дать по башке, вежливо упрекнуть: старушки разрабатывают правила обороны…
Внук пошел на бабку. На днях молодой охранник московского Ленинградского вокзала Роман Качнов избил старушку. Повод пустяковый — пожилая пассажирка Зинаида Григорьевна нарушила правила посещения вокзала: прошла к железнодорожной платформе через турникет; поняла, что ее электричка будет только через несколько часов; не нашла лавочек; решила уйти.
Выяснилось, что это против инструкций и вообще — не положено. Пенсионеры шокированы: совсем уже ошалела российская молодежь.
Мы отправилась к бабушкам, чтобы выведать секреты старушечьей самообороны. Заодно пришлось взять на карандаш некоторое количество жалоб на молодое поколение — то, которое курит, развратничает и плюется.
«Тут сидит такая продавщица-амбал»
Две анонимные бабушки и дед
Первая бабушка: Нам за 80, мы ничего не знаем. Не знаю, со мной бы никто так не обошелся.
Дед: Бывают такие молодые люди, что одни вроде бы обойдутся нормально, а другая такая бабушка найдется, что она тебя всячески ...
Вторая бабушка: Всяко обосрет. Говорит кому-нибудь такая в автобусе: «Давай, ну-ка вставай, я сажусь». А если он сам больной какой-нибудь, зачем его гнать? Если ему надо, он сам уступит. Молодые тоже устают и все прочее. Если сам не грубишь, то и тебе не нагрубят.
Дед: Есть молодые умные девушки-мальчики, есть дурные бабушки.
Вторая бабушка: И сами старики не хилые, господи. Если я сама с душой, так и ко мне с добром относятся. Так и молодежь.
Дед: Вот бабушка одна подарила внуку квартиру, оформила дарственную, а он ее выгнал на улицу. Говорит: «Завещание после смерти если не напишешь, я тебя прихлопаю чем-нибудь». Везде разные варианты бывают.
Вторая бабушка: Вот так бывает, придешь в больницу — кто ревет, кто ругается, кто что.
Дед: Вот я сейчас пришел в магазин газовую плиту покупать. Пошел в «Эльдорадо», там нормальная продавщица, объяснила. А в ближний пошел — тут сидит одна такая амбал. Спрашиваю: «Вот плита у вас одна только?» А она мне: «А вам что, сотню надо?» Вот магазин на Стахановской, «Товары для дома» — там культурные молодые люди, девушки, с ними приятно разговаривать. Менталитет такой. Воспитание такое.
Вторая бабушка: Бывает, что провоцируем сами. Вот я тут капусту брала. Девушка молодая сидит, я ей говорю: «Девушка, уберите, пожалуйста, вот этот листок, мне в сумку надо положить и неприятно». Она убрала и ничего не говорит. А за мной женщина:
«Я тороплюсь!» Заорала-заорала! Так ты торопишься — попросила бы, я бы тебя пропустила. Так нет — она давай на продавщицу! А я говорю — спасибо большое, что убрали, она мне ни слова не сказала. Она девочка хорошая, я у ней всегда помидоры беру. А эта настроение всем испортила.
Дед: Вот бывает, что идут молодые девушки, в одной руке бутылка пива, в другой — сигарета. А они еще детей маленьких ведут. Я подхожу, говорю: «Что вы делаете, кого вы воспитываете-то там!» А они на меня: «Старый ты козел, туда-сюда!..»
«Вот видите, я как будто вся в синяках»
Анонимная бабушка-педагог и Валентина Кузьминична
Педагог: Что бы я сделала, если со мной обратятся грубо? Скажу вам, я бы вот сразу палкой по башке.
Во-первых, ко мне с грубостью не подойдут, потому что я педагог и найду разговор с любым поколением. Сидят здесь, плюют, я тихонечко подойду и скажу. Если они почувствуют, что от меня нет ни одного грубого слова, они мне не нагрубят. Мы гоняем их, и никто никогда со мной грубо не обошелся, потому что я не подаю повода.
А с другой стороны, молодежь — она невоспитанная. Невоспитанная! Если девчонка курит, мама неужели не узнает, что девочка у нее курит? (К подъезду подходит молодой человек.) Вот Саня! Какой хороший парень, никогда грубого слова от него не услышишь. У нас в подъезде грубых нет.
Я отношу это все к воспитанию. Я лично не даю повода. Тихонько улыбнешься и скажешь, что надо. Я педагог, понимаете, сорок лет отработала. Раньше везде висел моральный кодекс. Человек человеку друг, товарищ и брат — вот хотя бы так, самое главное. Пионеров зачем убрали? Сейчас же их никто не воспитывает! А начиналось воспитание с октябрят, они уже были октябрята — веселые и дружные ребята.
Была у меня группа мальчиков. Были мы на обеде с ними в столовой, и в одно прекрасное время один парень хлебом швырнул. Мне ничего не оставалось — я тихонечко их за шкирку и вывела. После этого я беседу провела, конечно, что такое хлеб, как он растет и так далее. Что получилось? Ко мне пришли две мамы. Сначала мама пришла одного, и она меня отчитала, предъявила мне претензию — как вы могли выгнать сына из столовой, потому что денежки! Сорок копеек! А у второго мальчика пришли мама и папа, и они за всех извинились передо мной. Вот вам воспитание двух мам.
Все зависит, во-первых, от родителей, во-вторых, от педколлектива.
(Из соседнего подъезда выходит еще одна бабушка.) Вот эта вам расскажет, только вы сразу не записывайте, она матерится. Подойди к нам, пожалуйста! Тут молодое поколение к нам обращаться пришло.
Валентина Кузьминична: Что делать [если агрессию проявляют]? Да закричать! Вот меня толкни, я сразу упаду и зареву, я вся больная! Я даже палку не возьму. Вот видите, я как будто вся в синяках, а меня никто не бил, это все кровообращение нарушено. Я всё, упаду, зареву, умру и не встану. Я беззащитна, совсем беззащитна. Меня может любой пацан маленький уронить, сама могу запнуться и упасть, а если еще милиционер... Так его в тюрьму надо! Надо срок ему дать! Он позорит молодое поколение, он больной человек, ему с народом работать нельзя. Если он распускает руки — все, это уже никуда не годно. Не достоин!
Вот у нас все курят. Сдавали тут экзамен, пришли все после него нервные. Наплевали тут. Одни плевки, одни харчки зеленые. Я это в окно увидела. Ну как бабули после этого выйдут, сядут на скамейку? Я им говорю: «Ребята, вы что тут наделали! Я сейчас вас заставлю мыть». Они соскочили — и бегом. И ни слова мне не сказали. Они увидели, что они не правы, а убирать не хочется. А потом все высохло, дворник утром улицу подмела, а на следующий день дождь пошел. У меня два высших образования. Я медик, педагог и психолог. И вот видите, что со мной случилось!
«Скажешь чего не так и сразу по голове получишь»
Две анонимные бабушки 
Первая: Как защищаться?.. Нужно отвечать спокойно и уверенно, а на грубость грубостью не отвечать. А если с кулаками — успокоить, спросить, зачем он руки распускает. Ну как-то можно же говорить с человеком. Всегда находим слова. Сейчас молодежь хуже стала, они не прислушиваются, у них к старшему поколению стало хуже отношение.
Как воспитывать? Раньше был комсомол, пионерия, кучки были, и друг друга они поддерживали в добром стремлении. А сейчас этого нет. Я считаю, что надо организовывать. И пионерию, и комсомол. А потом привлекать ко всем работам. Ездили же на уборку урожая комсомольцы, не за деньги. Мы воспитывали у людей любовь к родине, к партии и так далее, а сейчас... И вам что же, интересно наше старчество слушать? Вы знаете, вы будете жить, постареете до нашего возраста, и через пятьдесят лет будет конец света, будем питаться тараканами. Пишут ведь об этом!
Вторая: Я не очень-то разговариваю. Сейчас нельзя разговаривать: скажешь чего не так и сразу по голове получишь. У всех стариков такое положение. Мало ли что нам не нравится, у вас свои взгляды на жизнь, у нас свои. То, как молодежь поступает — не совсем хорошо. Вот, например, девочки молоденькие курят. Ну зачем курят? Забеременеют — курить нельзя, будут кормить ребенка — тоже нельзя. И ребенок же все будет это видеть и потом перенимать. Но вы же не курите?
«Она уселась и стала ему расстегивать там и наклонилась туда»
Бабуля, апеллирует к двум другим молчаливым участницам беседы
— Вот было тут недавно. Он ее схватил и начал давить. Она заорала. А я ничего не слышала, конечно, с пятого этажа. Ну а что делать? Мужчины шли, двое, женщины шли, никто не обратил внимания.
Или вот, пожалуйста, неделю тому назад, в пятницу, смотрю я, время полдвенадцатого ночи, отсюда идет женщина с двумя сумками и выходит, а тут жулики большинство живут-бродят, и раз — сумку. Она развернулась да как даст — и те сбежали. И никого нет. А если вот мы тут сидим, мы все равно никто не побежим, потому что каждый сам себя защищает. Если я ее буду защищать, другая меня будет останавливать: «Что ты лезешь?» Вот таким образом. Вот здесь у нас детская площадка — целая жульническая улица. С девяти-десяти часов, сюда садятся пять-шесть ребят лет по восемнадцать, по двадцать, туда садятся вместе — и что только они ни делают. Они все ломают буквально — и никто не приходит.
А вот месяц тому назад, что я видела! Уселись вот туда, закрылись, это все сделали. Кто виноват? Девчонки виноваты. Он пришли и прямо на него лезут. Время девять-десять уже. Две женщины с малышами гуляют, одна с девочкой играет. И что вы думаете? Приходит молодой человек. Она уселась и стала ему расстегивать там и наклонилась туда. Вы представляете ли, что делается здесь. Хорошо, ребята полдвенадцатого уходят. Полтретьего опять сюда человек двенадцать приходят. Сколько раз я в милицию, ловила участкового. «Напишите заявление». Я написала заявление, к ней пойду, она говорит: «Я ничего не видела, меня это не касается». Это мы орем, когда только нас касается. А я не могу спать, я как справочное бюро, все и вижу.
Сидят, ведь что такое делается. Безобразие! Милиция мер не принимает. Вот мы сейчас уйдем отсюда, все с восьми часов каждый бутылку взял, ребята, от таких (показывает рост пятилетнего) до таких (поднимает руки вверх). ВИНОВАТЫ ДЕВЧОНКИ! Извините за выражение, они проститутки теперь стали. Пятеро ребят, двое девок. Они туда, на одного залезли, на другого залезли. Парни толкают, а они обратно лезут.
Я почему все это говорю. Я сына похоронила и теперь не могу спать. Я и хожу, и смотрю. Вот сейчас приду, газеты читаю до двенадцати, а потом я залезла в лоджию и до пяти, до шести караулю. Что, мне интересно просто. А после трех часов здесь приходящих нет.
Надо милицию. Полицию-то перевернули, а участковых не проверяют. «Пишите заявление, пишите заявление!» Если бы ко мне подошли, я бы стала бить, что есть силы в кулаках. А если так я начинаю говорить, то толку нет. Вот я вчера промолчала, девка залезла на парня, и я кричу оттуда [с лоджии]: «Совесть-то у вас, говорю, есть? Тут дети играют». Матери сидят и ничего не скажут. Один встал и на меня как обезьяна. Ну, я не стала выходить, зная, что их там человек шесть и три девчонки. Вот позавчера приходит вот эта же компания, только без девок. Так один встал на стол и начал и танцевать, и кричать, и орать на меня. Я решила не связываться. Поорали, поорали и ушли. Вот и все.
